Затянутый узел

— В отношении работы.

Мне нечего было сказать.

Только выйдя из редакции, я осознал, что радуюсь. Я получил работу, пусть и временную. Это событие следовало отпраздновать. Я решил перенести визит к матери на завтра и поехать к Нине. Купив бутылку «Цинандали», я позвонил ей из автомата. Ее телефон не отвечал. У меня испортилось настроение. Я бесцельно шел по проспекту Руставели к площади Ленина. Поравнявшись с телеграфом, я остановился, чтобы выкурить сигарету и потом еще раз позвонить Нине.

На противоположной стороне белела гостиница «Тбилиси». Я вспомнил, как мы завтракали в гостиничном кафе с Вашакидзе. Странно, но воспоминание не встревожило меня. Оно выплыло словно из далекого прошлого. Вашакидзе вместе со своими парадоксами оставался за чертой, которую я перешагнул…

— Наконец-то! — сказал я Нине, дозвонившись ей.

— Это ты звонил минут десять назад? — спросила она.

— Угадала. — Я решил ничего не говорить по телефону. — Буду через полчаса.

— Нет, Сережа.

Я опешил.

— То есть как нет?

— Сегодня я не ждала тебя. Ты же сказал, что пойдешь к маме. Я не могу больше разговаривать. С меня краска течет.

— Какая краска?

— Краска, которой красят волосы. Господи, Сережа, ты не заметил, что я крашусь?

Я подумал, что не знаю цвета ее волос.

— Какого же цвета у тебя волосы?

— Так я тебе и сказала! — засмеялась Нина.

В маленьком кафе я купил горячих пончиков с заварным кремом. Мать их любила. На улице кто-то махнул мне рукой из переполненного такси. Машина остановилась. Из нее выскочил Лаша.

— Хорошо, что заметил тебя, — крикнул он на бегу. — Как говорится, не поминай лихом.

— Куда ты, Лаша?

— К Симе, Серго.

— Решил все-таки.

— Человек слаб, а чувства его сильны.

— Что ж, будь счастлив, Лаша.

— И ты будь счастлив, старина. Еще увидимся. Посмотришь, уговорю Симу и мы вернемся.

Он хлопнул меня по плечу и побежал к такси.

Я с грустью глядел в сторону уехавшей машины, словно она увезла частицу моей жизни. Мне стало особенно одиноко. Было такое чувство, будто все решили покинуть меня. Наверно, оттого, что два дня назад Гурам на целый месяц улетел со своим учителем профессором Кахиани в Мексику. Там проходил международный конгресс нейрохирургов.

Прогромыхал гром. Небо заслонили тучи. Я быстрым шагом направился к дому матери.

Там, где кончается улица 1 Мая и начинается улица Кашена, меня поджидал Гочо с двумя приятелями. Как я их раньше не заметил? Они же наверняка следили за мной. Замедлив шаг, я лихорадочно соображал, что делать. Расстояние между нами сокращалось. Гочо загородил дорогу.

— Отойди, я тороплюсь к матери.

— Заботливый сынок, хороший мальчик! — Гочо потрепал меня по щеке.

Я отбросил его руку и тут же получил сзади такой удар, что шея одеревенела. Не разобравшись, кто где, я двинул справа кого-то в корпус. В левой руке у меня были папка с бутылкой «Цинандали» и пакет с пончиками. Разворачиваясь, я потерял равновесие и не сумел уклониться от кулака Гочо. Падая, я выронил папку и пакет. Я увидел перед собой Гочо, подцепил его ногой и сильно дернул. Гочо упал. Я рывком поднялся. Страх придал телу почти невесомость. Гочо тоже вскочил на ноги.

Они втроем двинулись на меня. Я ждал, прижавшись к стене. На земле — черная папка, раздавленные пончики. Белые сгустки крема на асфальте. Ни одного предмета, которым я мог бы защититься.

Гочо замахнулся, двое других схватили меня и поволокли к серой «Волге».

Я понимал, что поездка в машине закончится в лучшем случае больницей. Пяткой я ударил одного по голени, головой второго в лицо, но не успел сделать и шага. Сзади на меня навалился Гочо.

Очнулся я в машине. По ветровому стеклу хлестал дождь. Гочо гнал машину, напряженно вглядываясь в дорогу. Я сидел, зажатый с двух сторон его приятелями. Я знал, что делать, однако любое мое движение было бы сразу пресечено ими.

— Гочо, дай сигарету, — сказал я.

— Ты живой? — засмеялся один из его приятелей.

— Пока живой, — пробасил другой.

Гочо нехотя протянул пачку. Я притворился, что не могу вытащить сигарету, и приподнялся. Меня никто не держал. Я рывком подался вперед и, ухватившись за руль, вывернул его вправо.

ГЛАВА 22

Следователь, пожилой капитан, пришел ко мне в больницу еще раз.

— Может быть, сегодня вспомните, как все произошло, — сказал он.

Минут десять он пытался выудить из меня хоть какие-нибудь сведения, но это ему не удалось. Я упорно стоял на своем — ничего не помню.

— Неразумно, — сказал следователь.

Какое-то время он сидел молча, и я спросил Нину:

— Ты звонила в редакцию?

— Еще вчера.

— Так вы не будете ничего говорить? — спросил следователь.

— Я ничего не помню. Кроме перелома руки, у меня сотрясение мозга. Врач может подтвердить.

— Знаю, знаю. Те трое, с которыми вы были в машине, тоже в больнице. В другой. Тоже переломы, сотрясение. Тоже ничего не помнят. — Следователь встал. — Вас, случаем, не напугали?

— Я не из пугливых.

— Тогда тем более не понимаю вас. Молчание не всегда золото. До свидания.

Нина укоризненно смотрела на меня.

— Вышел из игры, умыл руки. Как еще говорят в таких случаях? Все! Хватит! Ты же сама настаивала, чтобы я не занимался расследованием.