Затянутый узел

Я осторожно спросил:

— Он оставил предсмертную записку?

— Нет.

Впрочем, зачем? Его предсмертная записка была у нас на магнитофонной ленте. А откуда Шота узнал, что Ахвледиани звонил мне? От секретарши, конечно.

— Ладно, я пошел, Шота.

— Выходит, страх свел старика с ума. Страх не каждый выносит.

Манана и Тариэл о чем-то спорили. Увидев меня, оба смолкли.

Я протянул Тариэлу экземпляр рукописи. Он равнодушно положил ее на стол.

— Когда собираетесь показать пьесу в министерстве? — спросил я его.

— Сегодня, — ответил он. — Звоните Манане.

— Да, звоните мне, — сказала Манана.

Вернувшись в редакцию, я тут же перезвонил Манане, надеясь, что она одна в кабинете и сможет объяснить холодность Тариэла.

— Что случилось? — спросил я.

— Ничего, ровным счетом ничего, — уверила меня она.

Самолет приземлился. К нему подогнали трап. Пассажиры гуськом направились к выходу. Щурясь от солнца, мы высматривали среди них Гурама. Маргарита Абесаломовна нервничала.

— Где же он? Обычно первым выскакивал из самолета. Почему его не видно?

Гурам вышел из самолета последним. Он шагал, глядя себе под ноги. Лишь приблизившись к нам, он поднял глаза, странно улыбнулся и вяло махнул рукой. Мы бросились к нему.

— Ну, голубчик, заставил ты меня понервничать! — сказала Маргарита Абесаломовна, сдерживая слезы.

Гурам обнял мать.

— Плачь, мама, плачь, — сказал он.

— Почему я должна плакать? Я должна радоваться, — сказала Маргарита Абесаломовна и зарыдала.

Сутолока аэропорта вызвала у Гурама раздражение, и он попросил меня получить чемодан, а сам с матерью и Ниной пошел к машине.

В гостиной у Маргариты Абесаломовны был накрыт стол.

— Я же предупреждал! — сказал Гурам матери.

— Голубчик, никто не приглашен. Я на всякий случай накрыла стол, — смутилась Маргарита Абесаломовна. — Сядем, выпьем за твое воскрешение.

— Помянем профессора Кахиани, — сказал Гурам.

Дух профессора Кахиани витал над нами, и то, что мы сидели за столом, накрытым на двадцать человек, вчетвером, действовало угнетающе. Ни пить, ни есть мы не могли.

— Идемте, милочка, приготовим кофе, — сказала Маргарита Абесаломовна Нине.

Женщины вышли.

— Как твои дела? — спросил Гурам.

— Нормально.

Он встал и принес три скульптурки из черного обсидиана.

— Это ацтекские боги солнца, луны и дождя. Я привез их тебе и Нине. Говорят, когда они вместе, то приносят счастье. А сейчас, не сердись, я должен поехать к семье профессора Кахиани.

Нина спала, положив голову на мое плечо.

Часы показывали восемь вечера.

Я мог полежать еще минут десять.

На полке рядом с будильником стояли ацтекские божки. Они должны были принести нам счастье. Справятся ли они с этим? Посильно ли такое бремя для маленьких божков? В полумраке комнаты они казались совсем крохотными. Но кто знал, какой силой ацтеки наделяли своих богов.

Маленьким божкам следует помогать выполнять их предназначение, подумал я, осторожно высвободил затекшую руку и поднялся. Одеваясь, я почувствовал, что Нина смотрит на меня.

— Ты уходишь?

— Да, дела, — ответил я, отвернувшись. Мне казалось, что на моем лице написаны все мои мысли.

Нина встала.

— Сережа, ты ничего не скрываешь?

— Конечно, нет, — поспешно ответил я.

— Почему же ты не говоришь, куда идешь?

— В редакцию.

Она не поверила.

— Честное слово, в редакцию.

— Господи, как ты меня всегда пугаешь!

Я поцеловал ее.

— Будь здорова.

— Ты вернешься?

— Позвоню.

Я знал, что сегодня не вернусь. Я не смог бы смотреть ей в глаза, не выдав себя. А завтра? Я быстро открыл дверь. Только не думать, об этом не думать, приказал я себе.

Он ввалился в отдел с улыбкой.

— Свидетелей нигде не спрятал?

— Они в ящиках стола.

Он похлопал меня по плечу.

— Люблю, когда ты в хорошем настроении. Закончим дело?

— Конечно. Статья на столе.

Он вытащил из кармана полосатого пиджака плотный газетный сверток и протянул мне.

— Давай статью.

Я отстранился.

— Номера сам списывал или Санадзе помогал?

— Шутник! Давай статью и бери деньги.

— А, да! Кто сейчас списывает номера?! Деньги обрабатывают специальным составом в милиции. Не правда ли, паршивый ублюдок?

Дверь распахнулась. Я увидел подполковника Иванидзе и двух оперативников. Одного из них, сутулого, я сразу узнал. Он присутствовал на нашем свидании с Карло в тюрьме.

Больше всего меня интересовало, как поведет себя Иванидзе.

Он взял со стола статью и полистал ее.

— И не стыдно тебе, Серго Бакурадзе? — сказал Иванидзе.

— Прошу разговаривать со мной на «вы».

— Взять его! — приказал он оперативникам.

Я знал, что произойдет дальше, но все же взволновался.

— Отставить!

Начальник следственного управления министерства внутренних дел республики полковник Гонгладзе вошел в комнату в сопровождении Левана и Гарри. За ними цепочкой шли люди полковника. Казалось, им не будет конца.

Утром мы, не сговариваясь, встретились у лифта задолго до начала рабочего дня. Леван сказал:

— И вам не спится?

Я кивнул. Гарри не ответил. Собственно, Леван и не ждал ответа.

В отделе Гарри сказал:

— Все думаю, неужели нельзя было обойтись без вчерашнего?

— В доме повешенного не говорят о веревке, — возмутился Леван. — Думайте лучше о том, что Карло Торадзе освободят.