Читаем Затишье полностью

Меня угнетала мысль, что люди, погубившие юного Кройзинга, все еще безнаказанно живут и радуются своей власти. Было бы преувеличением сказать, что я лишился сна и покоя. Но я казался себе соучастником преступления и чувствовал необходимость сбросить ношу, которая грозила меня задушить. В какой-то крошечной доле мне была доверена мировая справедливость, а я, казалось мне, беспомощно сижу на движущейся льдине, как потерпевший кораблекрушение, и не знаю, кому жаловаться. Прошу вас заметить, что нравственный закон я принимал тогда гораздо ближе к сердцу и раздумывал о нем больше, чем, например, о правильности нашего общественного строя. Позднее я с удивлением отметил, что обычно мы превосходно осведомлены обо всем происходящем с человеком после смерти. На этот счет существует по крайней мере пятнадцать блестяще обоснованных точек зрения. Но, например, о соотношении между ценами и заработной платой мы знаем очень мало, и одному богу известно, когда в этом вопросе установится хотя бы одна столь же убедительная точка зрения, как в вопросе о муках ада, о вечном блаженстве, о магометовом рае или буддистском перевоплощении.

При этих словах член военного суда поднялся, походил по комнате и прислонился к двери.

— Вы находите эту иронию уместной, молодой человек? — спросил он. — К чему такие преувеличения? Ведь именно устройство человеческого общества и волнует вас. Именно поэтому мы вас слушаем. Вы хотели стать юристом и стали писателем. Вопросы права должны быть вам дороги; право вносит порядок во все наши дела, способствует разумному равновесию, смягчению произвола и насилия. Известно это вам или нет? — Он гневно устремил свои выпуклые глаза на писаря, этого молодого человека, которого он вызволил с помощью Винфрида и Лихова из рокового батальона.

Бертин посмотрел на него с благодарностью, несколько раз кивнул и, протянув руку, точно для рукопожатия, сказал:

— Благодарю вас, господин член военного суда, слава богу, что дело обстоит именно так. Провести свою ладью между правдой и неправдой — для того мы, интеллигенты, и существуем на этом свете. Поддержать одно, побороть другое — в этом мы и видим смысл жизни. Но на войне — как вы это выразите без иронии? В особенности в такое время, когда ты, расщепленный корнеплод, находишь свой путь ощупью. Не лишайте же меня удовольствия, какое дает нам преувеличение. Кроме того, у меня есть особая причина для богословских сравнений. Приближались большие еврейские праздники. В связи с ними я пережил жестокие разочарования. Мне хотелось бы сейчас рассказать и об этом.

— Нет, на сегодня, право, достаточно! — воскликнул Винфрид. — Наступление вечера на этот раз означает, что наш тесный кружок должен разойтись, каждого из нас ждут свои обязанности. Меня, например, — обязанность попьянствовать сегодня с камрадами из комендатуры.

<p>Глава шестая. Праздники</p>

— Так как время у нас сегодня ограниченное, — начал Бертин, садясь на свой стул, — я приступаю к делу без всяких предисловий.

Впервые с тех пор, как я надел солдатскую форму, устроили богослужение и для нас, евреев. В Монмеди, устаревшую крепость, предназначенную для охраны долины Мааса, прибудет армейский раввин, чтобы торжественно отпраздновать Новый год по еврейскому календарю. Об этом был отдан специальный приказ. «Слава богу», — сказал я, кивая самому себе.

Я не был слишком высокого мнения о раввинах, уж извините, дорогой Познанский. Во времена моей юности достойный старец, некий доктор Кон, играл роль доброго, но бессильного персонажа, он всегда воплощал в моих глазах библейскую веру, столь слабую перед натиском скептического и научного духа нашего естествознания. Уже в студенческие годы я стал редко посещать богослужения, а если посещал, то лишь ради моих родителей; я всегда был равнодушным слушателем. От этих богослужений в памяти остались некоторые трогательные мелодии, настроения, мотивы хоровых и сольных псалмов, которые я сам пел мальчиком, — исполненные скорби ветхозаветные тексты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая война белых людей

Спор об унтере Грише
Спор об унтере Грише

Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…

Арнольд Цвейг

Проза / Историческая проза / Классическая проза
Затишье
Затишье

Роман «Затишье» рисует обстановку, сложившуюся на русско-германском фронте к моменту заключения перемирия в Брест-Литовске.В маленьком литовском городке Мервинске, в штабе генерала Лихова царят бездействие и затишье, но война еще не кончилась… При штабе в качестве писаря находится и молодой писатель Вернер Бертин, прошедший годы войны как нестроевой солдат. Помогая своим друзьям коротать томительное время в ожидании заключения мира, Вернер Бертин делится с ними своими воспоминаниями о только что пережитых военных годах. Эпизоды, о которых рассказывает Вернер Бертин, о многом напоминают и о многом заставляют задуматься его слушателей…Роман построен, как ряд новелл, посвященных отдельным военным событиям, встречам, людям. Но в то же время роман обладает глубоким внутренним единством. Его создает образ основного героя, который проходит перед читателем в процессе своего духовного развития и идейного созревания.

Арнольд Цвейг

Историческая проза

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература