Затмение

Голос ведьмы теперь звучал почти добродушно. Кирья покосилась на нее, постаравшись сесть на гнилой ствол как можно дальше.

– Я за Мазайкой. Отдай мне его, Калма, – шалея от собственной храбрости, потребовала девочка. – Не то хуже будет!

– Да уж куда хуже? – хмыкнула ведьма. – Ты меня не пугай. Мне от твоих угроз одна потеха. Лучше скажи добром, на что тебе Вергизов внук сдался – да так, что ты, себя не жалея, забралась в мои угодья?

– Мне он как брат, – запальчиво ответила Кирья. – Он мне себя дороже!

– Говоришь, себя дороже?

Голос Калмы потускнел, стал глухим, будто из бочки.

– Хорошо, что не соврала. Я ложь всегда чую. Молодое дело – глупое… Ладно, птичка. Ради ученицы моей Локши, а паче того из почтения к вещему твоему отцу, обиды тебе чинить не стану. Лети отсюда подобру-поздорову! А Вергизова внука, – угрожающе добавил она, – забудь! Не твоего ума это дело. Со старым хрычом у меня свои счеты. А уж коли правду сказать – то я тем спасаю и тебя от больших бед.

– Пока я могу, пока силы есть, – дрогнувшим голосом отозвалась Кирья, – Мазайку не оставлю!

Калма расхохоталась. Из распахнутой пасти наружу полезли призрачные черви. Словно в ответ на ее хохот, над лесом с воем пролетел вихрь. Деревья зашелестели, летучие твари отозвались издалека пронзительными воплями.

– А ну, тихо!

Калма хлопнула в ладоши, и в тот же миг на лес и берег речки упала мертвая тишина. Лежащий на запруде щучий ящер метнулся в воду, словно его ветром сдуло, – только чешуйчатый хвост мелькнул и скрылся под корягой.

– Когда-то я была такой, как ты, только пригожее, – заговорила Калма, неподвижно глядя на собеседницу белыми глазами с лица-черепа. – Жила я далеко отсюда, в дремучем лесу за ледяными горами, что у вас Холодной Спиной зовутся, с отцом своим. Тот был первейший из ведунов в нашем лесном краю. Равного ему среди людей и близко не было. И вот пришел к моему отцу молодой разумник. Ладный, пригожий, и сила у него природная имелась. Кровь заговаривал, со зверьем ладил… – Мертвая ведьма тяжело вздохнула. – Пришел, значит, учеником к отцу моему проситься. Тот его с порога выгнал. У нас, бьяров, так принято, что всякое знание только лишь внутри рода передаваться должно. Ну а мне, что скрывать, приглянулся тот красавчик! Встретились мы с ним неподалеку от нашей вежи, в самой чаще. Он, видишь ли, уходить с пустыми руками и не думал. Ну а я тогда совсем дурой была. Решила, что это из-за меня он остался. Когда с отцом говорил – все поглядывал в мою сторону… И сговорились мы, что я впредь буду у отца высматривать да выспрашивать и все ему передавать. А как войдет он в полную силу – убежим вместе в его родные края, за Холодную Спину!

Кирья слушала ее рассказ, с ужасом и жалостью вглядываясь в ее лицо, невольно пытаясь разглядеть в нем черты той девушки, что когда-то влюбилась в молодого ведуна, – но не находила ничего и близко на женщину похожего. Все прежнее сгнило и отмерло, сменившись чем-то жутким и опасным.

– Так оно долго и было, – скрипела Калма. – Ну а потом отец вдруг подметил во мне новую жизнь. Тут уж дальше ждать стало невмоготу. Мы и побежали. Да только от моего отца и само время убежать не могло. Как мы ни спешили, куда бы ни сворачивали, он всегда за спиной оказывался. Так мы до озера и добрались… А потом утром проснулась – а любимого рядом нет. Я давай метаться туда-сюда – и след простыл! И везде отец передо мной – ликом грозный. Помыкалась я да головой в омут и кинулась.

– Как же ты…

Калма подняла голову и посмотрела с жутковатой ухмылкой на опешившую Кирью:

– Почему я не умерла? Другой бы девке конец пришел, да только не мне. Отец спасти меня не спас, но и помереть не дал. Сел на бережку, смотрит мне в глаза и спрашивает: «Что, думаешь, что это я твоего милого убил? Больно мне надо! Жив он, вон, гляди…»

Пальцем над водой поводил, и я его увидела, быстро в леса уходящего… «На что ты ему теперь? – говорит отец. – Тайны мои ты вызнала и ему передала. Моего дозволения взять тебя в свой дом он не спросил, да и не хотел он, видать, себе такой жены. Так и будешь ты теперь – и не девка, и не жена, и не мертвая, и не живая». И ушел… В свой час я разродилась, да только не младенцем, а тенью…

Кирья, затаив дыхание, слушала ее рассказ. Вдруг, случайно глянув ей за плечо, она заметила, как из-за бобровой хатки показался Мазайка. Он, видно, ухитрился потихоньку отодвинуть бревно и теперь выполз наружу. В руках его была толстая ветка. Он бесшумно встал и начал подкрадываться сзади к чудищу, занося самодельную дубину для удара.