Затмение

— Ты опоздал, — говорит Эван, рассматривая следы на моем лице.

— Не пошел бы ты, — огрызается Блайт.

Теперь и я чувствую это: напряжение между ними. Что-то тугое, колючее, как соль на коже. Мне хочется спросить, что они друг для друга, но, кажется, сегодняшняя ночь и так будет переполнена откровениями. Возможно, где-то среди них…

— Убирайся вон, — хлестко говорит Эван. Он до сих пор смотрит на мое лицо, ощупывает взглядом кровоподтеки и отметины от хватки принца на моей шее. Мрачнеет, становится похожим на ураган, который посадили на привязь. — Вон! — рявкает так громко, что Шиира в моей голове сокрушено вздыхает.

Блайт бросает на меня тяжелый взгляд, сжимает челюсти — и желваки натягивают белую кожу уродливыми змеями. Он медлит еще мгновение, и я чувствую невесомое поглаживание кончиками пальцев где-то в области сердца. Он словно притронулся ко мне сквозь хлам одежды и плоть. Притронулся — и вышел, громко хлопнув дверью.

Эван снимает перчатку, помогает мне подняться и усаживает на кровать. Мы не разговариваем, мы просто существуем в одной комнате двумя знакомыми незнакомцами. Как будто и ему — божеству — не хочется рушить мое забвение.

— Ты — лучшее, что я создал, — говорит великий герцог, скользя ладонью у меня над волосами. Не прикасается, но мне хочется почувствовать его ладонь, потому что она подарит желанное успокоение.

Это совсем не те чувства, которые будит во мне Блайт. Не буря страстей и не желание раствориться в его глазах. Это что-то глубоко внутри, моя собственная основа основ. Быть покоренной им — это так естественно.

— Я — тот бастард, которого ты ищешь?

Беру его за ладонь и прикладываю к своей щеке. Глаза закрываются сами собой, губы скользят по шероховатой коже.

— Мне незачем искать то, что сам же и спрятал. Все эти сплетни и слухи — лишь ширма, чтобы пустить псов по ложному следу.

— Я просто шахматная фигурка на доске, где ты ведешь свою игру?

Мне не будет больно, даже если он скажет «да». Я раскрываюсь лепесток за лепестком, эмоция за эмоцией. Это все равно, что лететь на свет и видеть там, пока еще неясное, но уже осязаемое предназначение. Сосуд не может обижаться на божество за то, что оно собирается наполнить его терпким вином своего великого замысла.

Эван поднимается, идет к окну и, помедлив, открывает его. Вдыхает полной грудью морозный воздух и манит меня пальцем. Знаю, что ни сейчас, ни потом, в будущем, где должно случится что-то ужасное, никогда не смогу сказать ему «нет». Великий герцог берет меня за талию, легко усаживает на подоконник, но даже так мне приходится задирать голову, чтобы заглянуть в его бесконечно синие глаза.

— Мы не вечны, Дэшелла, — печальным голосом говорит он. — Ни я, ни Блайт, ни другие сущности, о которых тебе, увы, совсем скоро придется узнать. Это игра богов, Дэш, и ты в ней — не пешка. — Он снимает свой обруч и украшает им мою голову. — Ты — моя Ледяная королева. Кровь первых и кровь династии.

— Породистая борзая, — почему-то веселюсь я и даже болтаю ногами, постукивая каблуками о стену.

Это не та радость, которую хочется спрятать в сердце. Это счастье исхлестанной лошади, которую, наконец, расседлали и избавили от шор.

— Породистая королева, — поправляет Эван.

Корона такая тяжелая, что, кажется, стоит мне пошевелиться — и шея просто сломается. Металл обжигает и царапает лоб, как будто живет своей собственной жизнью и вгрызается прямо в кость. Но я знаю, что именно там ей и место. Что я создана ее носить, и что даже если ноша станет непосильной, то и тогда не сломаюсь. Потому что Кудесник не создает подделки.

— Ты не представляешь, чего мне стоило подложить спесивую принцессу под короля, — сетует Эван — и наш разговор немного оттаивает. Он говорит со мной запросто, потому что знает: творение всегда поймет своего творца. — Она чуть не сошла с ума, когда увидела в своей койке не прекрасного принца, а храпящего борова. Но оно того стоило.

— Черные вороны, — снова смеюсь я. — Мы с Ривалем — черные вороны. Потому что, — я подношу к глазам Эвана свои оголенные запястья, — одна кровь.

— Забудь о нем, — требует великий герцог. — Того Риваля, которого ты знала, уже не существует.

Я была готова принять действительность, в которой меня сделали племенной кобылой, и смирилась с ней без лишних слов и детских сожалений. Но мысль о том, что Райль попала в руки «нового» Риваля, рассекает терпение надвое.

— Что значит, «не существует»? Эван!

— Точно так же, как не существует тех, кто когда-то был великим герцогом и твоим ненаглядным Блайтом. Тела — это просто оболочки, кожа, кости, кровь. Вынь душу — и ничего не останется. Эта реальность слишком нестабильна, чтобы выдержать наш истинный облик. Будет очень обидно стать причиной гибели сотворенного собственными руками мира. Так что, как видишь, приходится выкручиваться.

— Я не понимаю, — мотаю головой, и Эван придерживает меня за спину, чтобы не свалилась вниз.