Затмение

Даже при уличном освещении было видно, как она красива, и еще – что крайне возбуждена. Окинув Райена ледяным взглядом, Фаррел села рядом:

– Ты сказал, что заедешь в шесть тридцать и чтобы я была готова. Так вот – я была готова! – злобно рявкнула девушка. Искаженное гневом лицо сразу потеряло всю свою привлекательность.

– Прости, но я задержался из-за телефонного звонка влиятельного продюсера из Лос-Анджелеса.

– По-моему, ты не испытываешь никакого раскаяния.

По лицу Райена пробежала легкая улыбка.

– Конечно, я очень раскаиваюсь. Но как мне доказать это тебе?

Не желая, чтобы он так легко отделался, Фаррел продолжала:

– Не мог же этот чертов звонок так тебя задержать! В конце концов мог бы позвонить и сказать, что опаздываешь.

Райен поморщился. Он не терпел, когда женщины ругались: мужчины – куда ни шло. Но Фаррел завелась, и ему ничего не оставалось, как молча глядеть прямо перед собой в ожидании, пока она успокоится.

– Райен, ты опоздал почти на час. Прием с шампанским мы уже пропустили и можем опоздать к началу спектакля: тогда нам придется торчать на ногах весь первый акт.

Райен глядел в окно, сожалея о своем опрометчивом решении пригласить Фаррел на сегодняшний спектакль. Красивые избалованные модели – не для него. Их маниакальная поглощенность собой заставляла его зевать от скуки, и новая знакомая не являлась исключением. Райену Тайлеру не были нужны победы напоказ, красивые трофеи. Он был знаком с достаточным количеством привлекательных интеллигентных женщин и со многими из них дружил.

Решив все же не заводиться, Райен обратился мыслями к пьесе, которую им предстояло увидеть. Он не меньше других был удивлен, когда знаменитый режиссер Питер Раддок, прославившийся в театральной среде своим бешеным темпераментом, взял на главную роль в своем спектакле «Бремя измены» неизвестную актрису. Играть женщину, достигшую после второй мировой войны высокого положения в сенате США, а впоследствии из-за страсти к мужчине предавшую родину и убеждения, – нелегкое дело для молодой и неопытной актрисы, а именно такой и была Люсинда Уэст.

Только на прошлой неделе Райен прочел о мисс Уэст статью в «Санди таймс». Эта аристократка отбросила в своем театральном имени титул и первую часть фамилии. Ее дебют в «Укрощении строптивой» в Королевском Шекспировском театре вызвал единодушное одобрение критики.

Райену понравилось, как звучит имя актрисы, понравилось лицо, и он решил, что если ее игра так же хороша, то можно будет попробовать ее на роль Нэнси в «Бумагах Митфордов» – фильме, на съемки которого он так судорожно искал сейчас деньги.

Райен нарушил ледяное молчание, царившее в салоне автомобиля.

– Ты видела раньше Люсинду Уэст?

Фаррел запустила руку в свои длинные темные волосы и перекинула их на другую сторону – эта ее привычка ужасно раздражала Райена. Он поспешил отпрянуть, чтобы уберечь глаза.

– Нет, никогда не слышала о ней.

В голосе Фаррел звучала неуверенность, но Райен не стал продолжать беседу – они уже подъезжали к «Доминик-тиэтр» на Тоттенхем-Корт-роуд. Пока он вылезал из машины, Фаррел успела подкрасить губы.

В театр они вошли за пять минут до начала спектакля. В зале царило оживление, все места были заняты; завидев кое-кого из знакомых, они помахали им в знак приветствия.

– Зал битком набит, – заметил гример Джейми, накладывая пудру на безукоризненную кожу Люсинды. – Все собрались, чтобы увидеть новую звезду.

– Я не звезда, Джейми, – слабо запротестовала Люсинда.

– Пока еще нет. Но станешь ею – после сегодняшнего спектакля.

Люсинда промолчала, в висках у нее стучало от волнения, и она постоянно покусывала нижнюю губу. В таком состоянии, как сейчас, думала Люсинда, она вряд ли сумеет выговорить первую реплику. Джейми немного отступил, любуясь своей работой и стряхивая пудру с тонкой щеточки из собольего волоса.

– Ты просто божественна. – Он отложил щеточку. – Клянусь, божественна.

Люсинда подняла глаза на Джейми. На ее взгляд, определение «божественная» совсем не подходило ей. Скорее, так можно назвать ее мать, на которую она была очень похожа. Правда, в отрочестве дела ее обстояли не так хорошо: в четырнадцать она была толстушкой, и прыщи ее не обошли, и так продолжалось чуть ли не до восемнадцати лет. Теперь ее кожа была безупречной, нежно-кремового цвета, а сама она превратилась в стройную красавицу ростом пять футов десять дюймов, причем основная длина приходилась на стройные ноги, которые, казалось, росли от самой шеи. Она, правда, ненавидела свои лодыжки, считая, что те могли быть и потоньше, и не была в восторге от груди, находя ее несколько великоватой. Но зато она унаследовала дивные волосы матери цвета старинного золота и ее чарующую улыбку. А от бабки по отцовской линии – царственную осанку и высокие скулы.

– У тебя интересное лицо, Люсинда, – часто говорила ей бабушка. – Это лучше, чем красота, – та быстро блекнет.