Затмение

Сирену обрадовала та легкость и веселость, которые пронизывали письмо. Она ответила дочери в тот же день, написав, как их мопс Перси удачно выступил в драке с овчаркой, которую повстречал в Гайд-парке. Упомянула и о том, что Николас уехал по делам, но вернется к приезду дочери на уик-энд, который положен ей через три недели. К своему удивлению, она исписала четыре страницы и в конце вывела «чао» – обычное прощание Люсинды.

Николас отказывался говорить о Люсинде, и Сирена понимала, что еще не подошло время возобновлять разговор все на ту же тему. В свое время он сам заговорит об этом.

Сама Сирена в отсутствие Николаса проводила ночи с Робином – молодым брокером, очень привлекательным, о чем сам он прекрасно знал.

До Робина у нее была интрижка с Дэвидом, творческой личностью из Шефердз-Буша. Она дала ему отставку, как только он стал предъявлять на нее особые права, требовал, чтобы она ушла от Николаса и перебралась в его грязную студию.

Сирена получала большое удовольствие, трахаясь с Дэвидом на неприбранной кровати, куря отличную марихуану и разбавляя растворимый кофе бренди, который пила из чашек с отбитыми ручками. Но вся эта экзотика – не чаще одного раза в неделю.

Мысль о том, чтобы вести такую жизнь постоянно, приводила ее в ужас, хотя она и была влюблена в художника.

Любовь? Сирена часто размышляла, что же это такое, особенно часто такие мысли посещали ее после неудачного секса. Неужели та похоть, которую испытывали к ней мужчины, и есть любовь? Они много говорили о своих чувствах, но она-то знала, что они просто хотят забраться к ней в постель.

А может, любовь – то, что нашла в своем новом браке Рейчел Сойер, – тихое семейное счастье с исключительно скучным поэтом, которому с большим трудом давалось стихосложение?

То, что было у ее родителей, тоже нельзя назвать любовью. Они провели жизнь, почти не разговаривая друг с другом, и это гнетущее молчание было страшнее самых яростных ссор.

Их отношения с Николасом тоже нельзя назвать любовью. Этот брак по расчету ничем не отличался от супружеств их друзей. Сирена исполняла роль матери, хозяйки и, по случаю, любовницы. Николас обеспечивал тот уровень жизни, к которому она привыкла и который не хотела менять.

И все же в глубине души, где она похоронила прошлое, Сирена знала, что любовь, настоящая любовь, коснулась ее лишь однажды. И этот краткий миг как старая черно-белая фотография, понемногу стирался в ее памяти, воспоминания о нем становились зыбкими и нечеткими.

Один день любви. Неужели это все, что она заслужила? – задавала Сирена себе вопрос.

И с тоской думала: неужели в ее жизни ничего подобного больше не будет?

3

– Я не верю своим ушам, Николас. Ты продал Редби-Холл, не посоветовавшись со мной?

Сирена, сидя за столом в купальном халате, уже собиралась приняться за яйцо, когда Николас сообщил ей это ошеломляющее известие.

– Ты всегда предпочитала жить в Лондоне, Сирена, – напомнил ей Николас. – И ответь положа руку на сердце, сколько раз ты говорила, что терпеть не можешь Редби-Холл.

Этого отрицать она не могла.

Сирена никогда не любила деревню и все связанные с ней атрибуты сельской жизни, вроде прогулок верхом и скучных чаепитий у соседей. И все же – продать Редби-Холл, ничего ей не сказав? Сирена вскипела от негодования.

– То, что я терпеть не могу деревню, Николас, еще не повод, чтобы продавать нашу самую крупную недвижимость.

Сирена сделала особое ударение на слове «нашу» и, немного помолчав, раздраженно крикнула в открытую дверь:

– Джун!

Через минуту появилась раскрасневшаяся экономка.

– Это чертово яйцо недоварено. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу яйца всмятку.

Растерявшаяся Джун быстренько убрала «провинившееся» яйцо от греха подальше. Леди Сирена редко выходила из себя – тем более по таким пустякам.

– Я мигом приготовлю вам другое, миледи.

– Не утруждай себя. Я съем еще один гренок. – Джун безмолвно удалилась на кухню, а Сирена потянулась за гренком.

Николас с интересом наблюдал за этой сценой поверх газеты.

– Неужели необходимо срывать раздражение на бедной Джун, которая не может тебе ответить…

Сирена гневно перебила мужа:

– Да замолчи ты! Самовлюбленный ублюдок.

Не успел Николас ничего ответить, как недоеденный гренок полетел в его сторону и, ударившись о газету, проехал по галстуку, оставив масляный след и кусочки апельсинового джема.

Вытерев руки салфеткой, Николас сделал глубокий вдох и, приняв снисходительный вид, начал отчитывать жену.

– Иногда ты ведешь себя совсем как невоспитанная школьница, и, должен сказать, меня это бесит.