Затмение

Прошлой ночью Лидия обвинила меня в том, что я всегда питал прискорбную слабость к бродягам. Тут явно имелись в виду Квирки, хотя я не совсем понимаю, почему она считает эту мою особенность таким уж прискорбным недостатком. В конце концов, вопросил я самым рассудительным тоном, разве гостеприимство не добродетель, которую благословил даже неуступчивый Бог кочевых племен? Лидия расхохоталась, громко и презрительно. «Гостеприимный? — вскричала она, откинув голову. — Гостеприимный? Ты?» Она считает, что я вожусь с бездомными не из христианского милосердия, что во мне говорит антрополог или даже вивисектор. «Тебе нравится их изучать, — сказала жена, — разбирать на части, как часы, чтобы увидеть, как они работают». Ее глаза светились злобой, в уголке рта закипела слюна, на рукав упал пепел. Мы уже перешли в мою спальню, где не горел свет, и зернистое сумеречное свечение из окна превращало комнату в коробку, полную беспокойных тусклых пылинок. Мальчик с часами: меня постоянно укоряли этой истрепанной фразой лишившиеся иллюзий возлюбленные, и каждая воображала, что первая сочинила ее. Хотя в детстве я действительно однажды разобрал часы. Это было после смерти отца. Он подарил их мне на день рождения, в коробочке, обвязанной лентой с бантиком, который соорудила продавщица. Дешевая модель, кажется, «Омега». Надпись хвастливо сообщала о семи рубинах, но я так и не нашел их, хотя исковырял весь механизм своей маленькой отверткой.