Затмить Земфиру

Всю зиму я ходил обмотанный по самые глаза очень теплой оренбургской паутинкой [25] , руки в толстенных варежках, а на ногах – купленные у соседа-лилипута Паши Цушкевича унты из камуса [26] . Но я круто обморозился на катке возле дома, гоняя, весь распахнутый, крючковатой клюшкой плетеный темно-красный мяч (хоккей с мячом – спорт number one в Хабаровске). Так раздухарился, что и не заметил поначалу. Пришел домой с лицом в белых пятнах, с бесчувственными пальцами. Мать заверещала и сунула мои руки-ноги в тазик с холодной водой. Будто кипятком ошпарили! Я зарыдал. Перестал выть только тогда, когда к нам заглянул Цушкевич. По-соседски утешил: мол, только что видел, как «скорая» забрала одного пьянчужку – вот у него обморожение так обморожение! Я поднял заплаканные глаза.

– Руки будто надутые резиновые перчатки. Кожа отделилась от мяса! – Цушкевич красочно изобразил это, сморщив детскую рожицу.

– Чего вы врете?

– Чтоб я сдох! «Береги руку, Сеня. Береги».

– Какой я вам Сеня?

Лилипут помялся, ничего не стал объяснять, подмигнул мне и ушел. Но я уже не хныкал.

Вообще Паша Цушкевич был у нас районной знаменитостью. Во-первых, во времена горбачевского «сухого закона» он обучил народ из средства для протирки стекол «Секунда» выпаривать алкогольную жидкость. По такой схеме: на 30-градусный мороз выставлялся стальной уголок, через пару минут на него выливали «Секунду». Все примеси тут же липли к ледяному железу, а незамерзающий технический спирт – основа «Секунды» – аккуратненько стекал по желобку в тару. Не каждый организм выдерживал этот адский напиток, но люди все равно были благодарны Цушкевичу.

Во-вторых, мало того что Паша был лилипутом – в молодости он работал в лилипутском цирке и вспоминал об этом периоде своей жизни чрезвычайно увлекательно. Ну словно Ираклий Андроников [27] по телику! Коронным номером Цушкевича была романтическая история о любви к Милене.

Однажды в цирке появилась Милена. Паша влюбился в нее сразу – красавица, длинноногая (по лилипутским, разумеется, меркам), веселого нрава. Интересно, что и остальные артисты встретили новенькую фокусницу тепло и сердечно, хотя, как в любом творческом коллективе, в их труппе процветали зависть, ревность, борьба за первенство. Но уж слишком неоспоримо было верховенство Милены в росте и внешности. Поэтому у Паши тут же появились соперники.

Пылкие, безоглядные, они посвящали фокуснице свои алгебраические сальто-мортале, с ее именем на устах залезали в пасть ко льву (одни детские ботиночки торчали), а дрессировщик Жора стал называть Миленой всех своих шестерых макак, и по вечерам те, обиженные, плакались в холку Ксиве – лошади, на спине которой вот уже много лет отрабатывали цирковые номера.

Но предпочтение новенькая отдала все же клоуну Цушкевичу. Понятно почему – он смешил ее ежеминутно. Их стали считать женихом и невестой. Казалось, это и есть настоящая любовь. (Почему никто не написал что-то вроде «Ромео и Джульетты» про лилипутов?) Любовь людей, в чем-то обделенных, чего-то лишенных, но обделенных и лишенных одинаково, в равной мере. Гуляя по ветхозаветному парку имени Клары Цеткин, они с упоением рисовали свое будущее – в розовых, малиновых, ярко-голубых тонах.

И вдруг разом все рухнуло.

Леонид Трухановский был директором и худруком их лилипутской труппы. Огромный, бородатый, неумеренно пьющий мужчина. «Нормальный», не лилипут, естественно. Был женат, и его жена, Елена Андреевна, работала в том же цирке бухгалтером.

Трухановский умел находить со своими подопечными общий язык. Не то что Карабас-Барабас. Он любил их (Елена Андреевна считала – баловал), сам придумывал большинство номеров, писал клоунские репризы (хотя Паша, с трудом разбирая иероглифы шефа, всегда мрачно бурчал под нос: «Ну да, ну да. Все мы гении, все умеем». «У нас управдом – друг человека»), рисовал эскизы костюмов. Его дом, к недовольству жены, был круглосуточно открыт для шебутной лилипутской компании. В отдельной комнате даже стояла трехъярусная кроватка для маленьких гостей, на тот случай, если кто-то заиграется и побоится возвращаться за полночь в общежитие цирка.

Так однажды у Трухановского осталась ночевать Милена с подругой. И тут наш добрый Карабас-Барабас ее по-своему разглядел. Влюбился, и она в него спустя некоторое время без памяти влюбилась. Порыву директора Паша мог найти объяснение – на экзотику старого бабника потянуло. Но она-то? С ней, с Миленой, что произошло? Ведь еще вчера рисовали общее будущее розовыми, малиновыми, ярко-голубыми красками!

Поначалу Цушкевич думал о самоубийстве. Даже размышлял над способами ухода: петля, прыжок из окна своей комнаты на втором этаже. Но потом решил, что все это будет только на руку и на смех «большим». Нет, он станет действовать по-другому. Он станет мстить – жестоко, коварно, страшно. И от его мести содрогнутся большие города и эти большие люди в больших домах.