Затмить Земфиру

Взял ее, короче, из коробки, положил в карман. Только, представляете, вышел из квартиры – чувствую, вдруг просто какая-то физическая злоба... ну вот у горла прямо. И причем четко на Ленку. Без причины, совершенно. В голове стучит: сейчас зайду, бля, и с порога просто в рыло со всей силы. Иду, сжимаю машинально «мертвую руку», как мячик, – и вдруг как вспышка передо мной, ничего не пойму: вижу ее лицо, Ленкино, крупно так лицо... Все изодрано, клочья кожи свисают прямо на шею, как лохмотья, и.. представляете, язык натянут, как тетива, и прибит к гортани таким огромным, с огромной шляпкой, золотым гвоздем. А на шляпке самой... я чуть не заорал... такие крупно слова проступают: «Я зашла слишком далеко. Убей меня». Куда она зашла, что такое? Но тут все раз – и исчезло!

Перед дверью ее стою и жму эту, как мячик, «мертвую руку», как допинг. Ленка открывает. В халатике таком, знаете, легком, босиком – ну типа я вся готова, я горю, я твоя... Ну, мне бы радоваться, да? А я с разворота так, не глядя —ка-ак врежу!.. Она аж в кухню отлетела. Чуть башкой стекло не высадила. Я подхожу и смотрю – кусочек сахара она выронила, лежит на голой ляжке. Думаю, через секунду не уберет сахар с ляжки, дам ботинком в подбородок А Ленка смотрит на меня, выпучив глаза, – вообще ничего не понимает. И я «руку» так в кармане все сжимаю нервно. И вдруг чувствую, у меня уже желание не просто дать ей ботинком... вижу, нож на столе лежит и прямо на меня смотрит. Но, слава богу, у меня такой финт – вместо ножа хватаю табуретку и сзади Ленке по голове... хрясь, хрясь!.. У нее кровь, и вдруг опять у меня что-то в глазах, и я вижу: на голове у Ленки возникает огромный нарыв, и на этом нарыве, представляете, проступают те же слова: «Я зашла слишком далеко. Убей меня». И вдруг эти слова исчезают, и из этого нарыва лезет моя «мертвая рука». Я хвать за карман... Бля, руки нет! Кричу: «Сволочь, отдай руку! Отдай руку!» Ленка, конечно, ничего не говорит, я уже думал – труп... Моя «мертвая рука» у нее, как корона, на голове торчит. Я дерг, дерг – застыла, как бетон! У меня опять такая злобища на Ленку! Беру ее за волосы – и в стекло с размаха... хрясь, хрясь! Нос у нее так – хык, ноздри вразлет, обрезалась вся... кровища фонтаном... Смотрю, рожа – точно как в том видении: в лохмотьях, только язык осталось прибить... А Ленка дышит еще. Ну, думаю, падла живучая, – мочить надо, мочить! Хватаюсь за «мертвую руку», зажигалку подношу к ней, думаю, подожгу к чертовой матери – и пусть сдохнет. Чирк, чирк – зажигалка гаснет. Я к плите за спичками. Искал, искал, нашел. Возвращаюсь – Ленки нет. Смотрю, кровь к балкону тянется. Подбегаю – нету. Смотрю вниз: Ленка лежит на асфальте, девятый этаж, вдребезги. Я машинально свою руку в карман – бац, «мертвая рука» моя там лежит, на месте, в кармане у меня...»

Внезапно мамка затихла. Ритуал изгнания дьявола, похоже, свершился. Я был ошеломлен до такой степени, что ни с того ни с сего начал цитировать Шекспира:

– «Не знаю я, как шествуют богини. Но милая ступает по земле» [33] .

Ленку-покойницу я, что ли, имел в виду? Боже, да мамка не просто алкоголичка, она сумасшедшая! Тут же по-другому высветилось Манино детство: растянутое на шестнадцать лет распятие, стук молотка, стальные гвозди медленно входят в тело, влажная губка, изредка смачивающая пересохшие губы... И почему Маня никогда не говорила о своем брате? Стеснялась? Позор семьи? Интересно, его посадили? И на сколько?

Мои мысли прервала песня. Пела мамка. И как – чистое меццо-сопрано! [34]

– Ой да не вечер, да не вечер.
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось,
Ой да во сне привиделось.
Мне во сне привиделось —
Будто конь мой вороной
Разыгрался, расплясался,
Разрезвился подо мной...

Песня прервалась. Мамка заснула на тарелке свиного холодца.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В глубоком ступоре я жевал персики из бугульминского компота. Мне нужно было отвезти статью в редакцию – интервью с одним модным дизайнером, шьющим костюмы из парашютов. Но сил не было никаких: мамка выпила из меня всю энергию, словно яблочную бражку. Пустой бутылкой из-под кальвадоса я сидел в кресле и тупо пялился на факс. «Надо дождаться Ксюху, – бормотал я про себя. – Нужно отправить факсом статью». Агрегат под моим назойливым взглядом внезапно ожил. Поползли листочки. Что за хренотень? Я взял первый, стал читать:

«Высылаю, как и договаривались, фишки для твоей ненаглядной Мани. Помни, что за это ты прощаешь мне остаток долга! Кирилл».

Когда мы договаривались? Какие фишки? Я ничего не помнил. Наверное, дело было на семинаре молодых продюсеров.

Стал читать второй лист:

«Новая коллекция блюд

(Дегустационный ужин):

– Тысячелистник из крабов и авокадо (Costes style).