Заточённый ангел

– Надеюсь, ты не из тех девчонок, что закатывают глаза при виде беспорядка? – ехидно спросил у Греты Реми Ришар, когда все трое переступили порог его квартиры. – Следовало бы, конечно, прибраться к твоему приходу, но мне было лень.

– И в этом он весь, – засмеялся Анри.

Грета оглядела беспорядок сочувственно и с большим интересом.

– Ой, ноты! Можно?

Реми кивнул.

Ноты были везде раскиданы по комнате – наскоро записанные на салфетках, тетрадных листочках, даже на полях газет. Похоже, вдохновение всегда неожиданно настигало Реми Ришара.

Девушка взяла одну из нотных записей, сосредоточенно вгляделась в нее.

– Какая красота! – наконец выдохнула она восхищенно. – Твое?

Снова молчаливый кивок.

– А стихи уже есть?

Ришар коротким жестом указал на Анри.

– Да, вот он написал.

– А я могла бы спеть…

– Правда? – Реми недоверчиво приподнял густую бровь. – Ну давай… нет, не сейчас. А когда все соберутся.

Долго ждать не пришлось. Сначала появился обаятельный длинноволосый Поль, солист «Белого космоса» и восторженный любитель мистики. Он много улыбался и потешно пародировал замашки большой звезды. Потом подтянулись и двое остальных – серьезный коренастый Жан – ударник, и совсем юный, чуть застенчивый Кристоф – «бог гитары», как звал его Реми.

Оказалось, что Грета испекла баварский пирог, что было встречено с искренним восторгом. Все расселись, где придется, и присутствие новой знакомой ничуть не добавило церемонности этому собранию. Анри удивился, как быстро девушка влилась в дружную компанию музыкантов. Она весело и с удовольствием болтала с ними, смеялась, охотно вступила в разговор с Полем, снова заговорившим о колдунах Сен-Мишеля.

– Кто же может точно знать что-то об этих колдунах, – возразила она ему, – если это был тайная, – она подчеркнула это слово, – организация?

– Слухи откуда угодно просочатся! – уверенно возразил молодой певец, небрежно тряхнув длинными кудрями. – Они ж не в вакууме обитали. Тем более, что это было совсем недавно. Говорят, их главного звали еще так интересно… Лю…

К изумлению Анри, Грета перебила Поля, причем, довольно нарочито и бесцеремонно:

– А рассказывал тебе Анри, что я на самом деле – фея? – в ее полном таинственности взгляде промелькнули изумрудные искры.

Все радостно захихикали, явно посчитав это милой шуткой.

– Зеленая фея, – нараспев произнес молоденький Кристоф, окинув загоревшимся взглядом необычные волосы девушки.

– Точно! – бойко подхватила Грета. – Я, вернее сказать, зелиген, немецкая лесная волшебница.

– Приколько, – серьезно отозвался не особо разговорчивый Жан. – Но, думаю, он имел в виду еще и другое. «Зеленой феей» у нас называют абсент.

– О!

– Пробовала?

– Нет.

– А хочешь?

– Конечно!

– Так-так-так, – вмешался Ришар. – Попробовать, конечно, никому не возбраняется. Но прежде, чем ты позволишь этим оболтусам начать себя травить, зеленая фея, я напомню, что ты выражала желание спеть. Хотел бы послушать безалкогольный вариант твоего исполнения нашей с Анри песни.

– С удовольствием, – просто отозвалась Грета. – Только позволь я начну со старинной немецкой баллады. Для храбрости. Все-таки – это мое основное направление.

И она запела.

Неожиданно ее золотистый голосок развернулся, обретая силу и власть над слушателями. Его переливы были подобны трелям соловья, а легкость, с которой Грета брала высокие ноты, зачаровывала, тянула ввысь. При всей своей солнечности, певица глубоко окунулась в тревожную мрачность средневековой песни, смешанную с грубоватой фривольностью. Пела на немецком. Но все, кто слушал ее сейчас, глубоко погружались в образы, творимые в воображении голосом и мелодией.

Анри, сидя в самом приличном на вид кресле в уголке, перевел взгляд на стоящего рядом Ришара – нравится ли ему? Тот прислонился к стене, скрестив руки на груди, и его лицо освещала на удивление мягкая, теплая улыбка…

А у самого юного Делоне вдруг замелькали перед глазами болезненно острые искры… мир погрузился во тьму, и он почему-то ясно понял – началось.

Через пение Греты в сознание пробился еще один голосок – более слабый, менее звучный, но очень приятный, задорный.

– Что ты поешь, сестрица? – спросил другой женский голос – сильный, ровный, прохладный.

И Анри увидел…

Приземистое белое здание, длинное, массивное, отгороженное от мира тяжелыми каменными стенами. Узкий церковный шпиль возвышается над ним, словно тянется изо всех сил к дождливо-темным облакам. Розы благоухают. Среди них две девушки медленно идут по маленькому саду, и одна из них поет, а другая прерывает ее вопросом.

– Это старая немецкая песня, – весело отвечает та, что помладше. Ей лет четырнадцать-пятнадцать. Полностью закрытое жемчужно-серое платье скрывает прелести едва развившейся фигурки. Пшеничные локоны уложены в простую прическу. – Меня садовник научил. Хорошо, что сестры не слышат. Даже если они и не поймут содержания, то все же… Ты ведь не выдашь меня, милая Катрин?

– Когда я выдавала тебя, проказница?