Затонувшая земля поднимается вновь

Остальное время Виктория приводила в порядок свой красивый дом: сортировала, складывала по коробкам и отвозила на «Фиате» в местный центр переработки все ненужное. Ковры. Сувениры с дешевых средиземноморских курортов. Содержимое садового сарая, содержимое комода, содержимое шкафчика в ванной. Две коробки любовных романов-бестселлеров с обложками, сплагиаченными с фотопримеров для подражания из журнала «Менс Хелс». Нашла фиолетовое дилдо. В свете таких занятий матери та как будто удалилась и стала непредсказуемой – по крайней мере на какое-то время. Обильный макияж и вечера в караоке казались хаотичными и неприличными. Повсюду попадались разбросанные самодельные платья, их фантастические очертания исчерчивались и нарушались черно-белыми полосами под странными углами, не столько по последней моде – и не столько эксцентрично изобретательные, – сколько просто безумные; результат работы подавляемого характера, замеченного слишком поздно, стоящий на рассыпающейся платформе возраста и экзистенциальной паники.

Перед тем как сунуть их в бак на переработку, как белье – в стиралку, Виктория постояла на солнцепеке и задумалась, что ей теперь с собой делать. Она понимала, что переедет, но не знала, что это повлечет; услышав неподалеку гром, отправилась домой и стояла в саду, ждала дождя. Дождь не пришел, она почувствовала себя покинутой. Позже, обыскивая оставшиеся картонные коробки на предмет того, что уже стала называть уликами, Виктория нашла старые фильмы на VHS, старую музыку на CD; и – беспечно всунутые между мятых и потресканных пластмассовых коробок – два-три конверта распечатанных снимков с цифровой камеры.

В основном местные виды. Доказательства путешествия или прибытия. Фасад дома. Деревья под жарким светом в туристических центрах над Северн. Затопленные во время половодья нижележащие стоянки. Затем, словно человеческий глаз разглядел в пейзаже какую-то черту, на которой не мог сфокусироваться ни один объектив, – две-три безликие лощинки, заросшие разноцветным мхом, дальше по Ущелью, к востоку от городка. А в интерьере – всего одна фотография: ее мать с мужчиной. Сперва Виктория не узнала никого. Просто два человека – выпивают, прислонились друг к другу, обхватив за плечи, поднимают рюмки перед камерой. Он был ниже ее. Лицо не разобрать из-за вспышки; а ее, полное жизни, казалось слегка блестящим и отсутствующим, словно уже после всех удовольствий трех-четырех рюмок водки. Окружение нечеткое, цвета заднего фона передержанные и ближе к оранжевому – хотя Виктория все-таки разглядела барные бутылки и рождественские украшения. Атмосфера бара или ресторана.

В отличие от других снимков, этот был одновременно и со сгибами, и смятый, словно кто-то его сложил, разложил, скомкал, вернулся к нему, разгладил, рассматривал и снова сложил. Теперь его долго разглядывала Виктория. Потом отнесла в кафе, где увидела за стойкой Малыша Осси и положила снимок перед ним.

– Это ты? – спросила она.

Он перевернул его вверх ногами, потом еще раз.

– Хороший, да? – сказал он так, словно они уже когда-то рассматривали его вместе. – Так радуется твоя старая мама. Она умела снимать.

Он ненадолго поднял фотографию на свет, потом вернул.

– Это «Лонг Гэллери», – сказал он так, словно объяснял дорогу. – Ты его видела – напротив рынка на Норт-стрит. Я там частенько сижу, если захочется как-нибудь зайти вечерком.

Виктория смотрела на него. От его пальцев могуче пахло никотином и мылом, от волос – каким-то тоником, которым городские парикмахеры в последний раз пользовались в конце 1974 года. Она забрала фотографию со стойки и вышла. Закрытая от понимания резких перемен в поведении ее матери – сперва памятью, предлагавшей лишь эту непоследовательность, этих двух разных женщин; а теперь – одиночеством, в котором она будет пребывать, пока в свой черед не состарится и не умрет, – Виктория поймала себя на том, что экспериментирует с новой идеей: «Не надо было сюда приезжать».

На пороге она спросила:

– А где прячется Перл?

Старик достал расческу, ловко и быстро провел по волосам над ушами слева и справа и вернул во внутренний карман раньше, чем можно было понять, что он сделал: натренированная и герметическая ловкость рук, не столько расчесывание, сколько язык из других времен.

– Наша Перл всегда ходит сама по себе, – объявил он наконец. – Одним это кажется добродетелью, другим – нет.

Пошел ты, подумала Виктория.

10 Путь Виктории

Она купила телевизор и заплатила за подключение. Ездила в кино в Бирмингем; возвращалась последним поездом, в котором из окон видно, как далекие огни картографируют человеческий ландшафт: неоновые вывески, прожекторы у складов в глуши, деревенские светофоры, мелькающие во время своего рабочего цикла на пустых перекрестках.