«Затоваренная бочкотара» Василия Аксенова. Комментарий

По большому счету – известный оборот того патетико-сентиментального и «проникновенного» стиля, на который особенно падок Дрожжинин, этот середнячок-международник, пронизанный позднесоветскими мифологемами – о человечности социализма, о дружбе и солидарности народов, о братстве простых людей всего мира, борьбе прогрессивных сил с реакционными и т. п. Ср. такие его фразы: «Человек остается жить в своих делах», «Ну, а вы-то, <…> что вы готовите моей стране?» (стр. 45, 52).

Зажглась мышкинская гордость – неоновая надпись «Книжный коллектор» (стр. 25). – Ср. в повести Аксенова «Апельсины из Марокко»: «Я вышел из-за угла и пошел в сторону фосфатогорского Бродвея, где светились четыре наших знаменитых неоновых вывески – “Гастроном”, “Кино”, “Ресторан”, “Книги” – предметы нашей всеобщей гордости. Городишко у нас гонористый, из кожи вон лезет, чтобы все было, как у больших. Даже есть такси – семь машин» (Аксенов 1964: 139–140).

Не грусти и не печаль бровей <…> Пусть струится над твоей избушкой тот вечерний несказанный свет (стр. 25–26). – Из двух стихотворений Есенина: «До свиданья, друг мой, до свиданья…» (1925) и «Письмо матери» (1924).

Сима помнишь войдем с тобою в ресторана зал нальем вина в искрящийся бокал нам будет петь о счастье саксофон… (стр. 26). – Штампы этого модного перед войной томно-завывающего, слащаво-выспреннего, курортно-ресторанного стиля появляются и в других письмах Телескопова, употребляющего их как мелкую разменную монету в своих ухаживаниях за девушками: «Сима, помнишь Сочи те дни и ночи священной клятвы вдохновенные слова…», «Сильвия, помнишь ту волшебную южную ночь, когда мы… Замнем для ясности» (стр. 56; «замнем для ясности» – штамп советского cockney-стиля). Их немало в песнях Петра Лещенко и Вадима Козина, танго Оскара Строка и других классиков позднего русского романса, а также у множества безымянных подражателей. Ср.: «Встретились мы в баре ресторана, / Как знакомы мне твои черты. / Помнишь ли меня, моя Татьяна <…> Татьяна, помнишь дни золотые, / Кусты сирени и луну в тиши аллей…» («Татьяна», слова и музыка М. Марьяновского; исп. П. Лещенко). «Помнишь эту встречу с тобой / В прекрасном теплом апреле…» («Мое последнее танго», музыка О. Строка; исп. П. Лещенко) и т. п. В автобиографическом рассказе «На площади и за рекой» (1966) аксеновский повествователь ностальгически вспоминает увлечение этими напевами в годы его детства:

От того блаженного времени, от золотого века «до войны», сохранилась у нас патефонная пластинка, морская раковина и фотоснимок с пальмами и надписью «Привет из Алупки». Пластинка пела: «Ты помнишь наши встречи и вечер голубой, взволнованные речи, любимый мой, родной…», а на обороте: «Сашка, ты помнишь наши встречи, весенний вечер на берегу…. бульвар в цвету… как много в жизни сказки… как незаметно бегут года…» Пластинка пела молча, в памяти, ибо патефон давно уплыл на барахолку…

(Юность. 1966. № 5. С. 41)

Романтика <…> изворотливая, как тать, как росомаха, подстерегающая каждый наш неверный шаг… (стр. 26). – Ср. стихи Пастернака: «И крадущейся росомахой / Подсматривает с ветвей» («Иней», 1941).

Романтика, ойкнув, бухнулась внезапно в папоротники, заголосила дивертисмент. <…> Романтика, печально воя, уже сидела над ними на суку гигантским глухарем (стр. 27). – Романтика – наряду с грандиозными Наукой, Лженаукой, Характеристикой, Химией, Физикой и т. п. – одна из символических фигур, в духе антично-ренессансно-барочных персонификаций, с которыми приходится единоборствовать героям ЗБ. В основном они являются героям во сне, но, как видим, иногда и наяву.