Зацветали яблони

Мнни-Мила была раза в полтора выше самой рослой из нас. И раза в два толще самой толстой. Ее часто принимали за парня, за слишком толстого мальчика. Она не обижалась: ей нравилось ставить людей в тупик. И в то же время Мила считала, что все ее любят. Мы в группе старались поддерживать эту иллюзию. По-своему мы ее, конечно, любили и оберегали. Но это была любовь-жалость, скрывающая собственное превосходство. Мне это удавалось, очевидно, больше других. Поэтому Мила считала меня лучшей своей подругой. Только мне доверила она то, что так старательно скрывала от остальных сокурсников: ее мать вовсе не какая-то шишка в министерстве, как знал с ее слов весь институт, а скромная труженица полей где-то в средней полосе России. Здесь, в Москве, Мила живет у своей больной тетки, которую она буквально носит на руках: в туалет, в ванну, на прогулки. Благо, бог силы дал. А все думали, что она беззаботно живет отдельно от родителей, которые снимают ей частную квартиру — одета она была все же о’кэй!

Разумеется, никаких авторитетов для Мини не существовало: ни возрастных, ни должностных. Ей, например, ничего не стоило в середине лекции встать и пойти к двери.

— Куда это вы, Минина? — недоумевал лектор.

— Вы плохо читаете свой учебник. Мне скучно, — и покидала аудиторию.

Мы аж сжимались на своих стульях: «Ну, он ей припомнит на экзамене! А заодно и нам!» Но ей ничего не было страшно: училась она здорово. В нее вмещалось столько информации, что хватало на весь курс. «Еще бы, такой кладезь», — не переставали удивляться в деканате.

Как-то поручили Миле купить цветов ко дню рождения Оленьки Непесовой. В нашей группе Оленька была самой отъявленной красавицей и такой же отъявленной двоечницей. Она еле-еле переползала с курса на курс. Преподаватели, тронутые ее видом чахнущей мимозы, в конце концов ставили желанные «уды». Родилась Оленька в декабре, в суровую зимнюю пору, когда цветы растут плохо даже в теплицах. Миле пришлось ехать на Центральный рынок. Вернулась оттуда с двумя великолепными букетами гвоздик: крупные, свежие, словно только что с грядки.

— А второй для кого? — поинтересовались мы.

— Для меня, — ответила Мини. — Подарок.

— От кого?

— От него. Я уже купила букет, хотела уходить. И вдруг: «Послушай, дэвушка…»

— Смотри-ка, узнал?! — поразились мы.

— С ходу! Гениальный тип! Полюбил меня пылко и на всю жизнь. Так вот. «Дэвушка, — говорит, — возьми цветы!» Хотела хоть рупь дать — куда там! «Зачем обижаешь, — говорит. — Так возьми!» Ну я и взяла. А что не взять-то?

Мила подошла к пульту управления, который был украшением нашей технологической лаборатории, поглядела на индикаторные лампочки и, ласково глядя на портрет Ползунова, висящий на стене напротив, пророкотала:

— И за что меня все так любят?! — Голос ее звучал немного удивленно и растроганно-радостно.

Однако мы не унимались:

— А дальше что? Взяла цветы — и все?

— И все. Телефон, правда, спрашивал, но так я ему и дала!

— И он тебя отпустил! С цветами и без телефона?

— Попробовал бы не отпустить! — И она расхохоталась.

Заработали двигатели и загудели турбины стендовой установки. Качнулся и чуть не слетел с петли портрет Ивана Ползунова. Глядя на Мини, засмеялись и мы: где уж справиться с такой мощью. Настоящий дизель-электроход «Обь»! В общем, Мила была довольна: и окружающими, и главное, собой. Так продолжалось четыре года. До тех пор, пока она не влюбилась. И надо же ей было выбрать самого красивого студента с соседнего факультета — механического. Наш, экономический, почти полностью девчачий. Мужское начало представлял Дима Корочкин, единственный парень на факультете, он учился в нашей группе. Но Дима не в счет, потому что это был вялый юноша, который все время либо спал, либо хотел спать. Мы, не стесняясь, вели при нем самые женские разговоры, а он вздыхал и говорил:

— Эх, поспать бы недельку без просыпа. А еще лучше — до самых «госов». И проснуться бы сразу с дипломом.

Объекта Милиной страсти звали Романом. Роман Поляков — спортивная достопримечательность мехфака. Он увлекался тремя вещами: футболом, джазом и уходом за собственной внешностью. Ребята из общежития говорили, что каждое утро он по два часа тратил на свой туалет. За счет первых лекций, конечно. «Кавалергард! Аполлон! — заходилась от восторга Мила. — И притом с усами!» Усы и фигура — единственное, в чем природа выразила свое расположение к нему. В остальном… Но до остального Миле не было дела. «Люблю, и все!»

— Выбрала бы кого попроще, — советовала я ей.

— Сердце не блок управления: ему не прикажешь! — отвечала она.

Поначалу, когда Мини обожала его издали, все шло хорошо: Роман ни о чем не догадывался, а она пребывала в состоянии неведомой ей ранее тихой радости, лишь время от времени извергая избыток своих чувств на тех, кто попадал под руку, будь то уборщица, сокурсница или старушка француженка.