Затвори за собой поднебесье

Атмосферу убаюкивающего пофигизма нарушил скрип открывающейся двери. В проеме – Хью, изможденный, растрепанный, да еще небритый. Явно разомлевшие церберы как ошпаренные вскочили со своих мест. Крайний к двери просеменил к Хью и добрую минуту нашептывал шефу на ухо, второй же – в профессиональном раже – демонстративно придвинулся к «подследственному». Самому «объекту» на весь переполох было наплевать. Лишь мельком взглянув на «генинспектора»”, продолжил бесстрастно буравить стену напротив.

В это утро Хью был неузнаваем не только фасадом: порывался то сесть, то прислониться к стене, в конце концов, не нашел ничего лучшего, как взгромоздиться на стоявшую в углу амфору. В столь странной позе напоминал нечто среднее между поставленным в угол школяром и нераскаявшимся, посаженным на кол злодеем.

– Знаете, Олег, мне всегда с трудом давались русские имена, видно, из-за их языческой многосложности или из-за чего-то другого. Да и сами русские, с их разболтанностью и непредсказуемостью, не вписываются в рамки разумного, – с мало скрываемым раздражением изрек, морщась, Хью.

«Подследственный» безвольно просунул руки между колен и, казалось, не намерен отзываться. Чем-то смахивал на буку, разобидевшегося на всех и вся. Между тем вдруг выпрямился и с места в карьер выдал:

– К чему вы клоните?! Я не русский, о чем вам хорошо известно, да и при чем здесь русские?! Вы что, разворачиваете диспут о вкладе этносов в мировой прогресс или в голову ударила кровь предков-южан? А, Хью?

Впервые услышав голос «подследственного», сторожа захлопали очами – тот звучал явным диссонансом состоянию, в котором Олег еще недавно пребывал.

Должно быть, этот резкий, как пощечина, ответ помог Хью собраться. Он встал, властным жестом потребовал у ближнего к Олегу цербера освободить стул и уселся напротив явно непраздного спорщика. Когда их взгляды сошлись, на референта глядел прежний Хью, холодный, жесткий, отреставрировавший свой привычный имидж – гробокопателя в строгой судейской мантии.

– Олег, мне нужно все об этой женщине, во всех деталях, от начала и до конца! Как ее зовут? Cвит…лэн (читая по бумажке). My God! What’s that?* Sweet lane?!* – запнувшись на «Cвит…лэн» Хью словно раздвоился, изображая то начальственный гонор, то рвущийся изнутри, едва сдерживаемый смех. Его глаза охамели, линия губ заиграла и, наконец, он, полный ехидства, спросил: «Is this lane really sweet, buddy?»*

Лицо «задержанного» застыло, приморозив полуоткрытый рот. Тем временем в его сознании друг за другом всплывали персонажи из армейской службы – все как на подбор морально ущербные, кто из утробы туп и зол, а кто – подл и вероломен по наущению. Никогда – ни до ни после – он не ведал таких унижений, как тогда, в бытность солдатом, не проглатываемых в силу своей бессмыслицы, оттого непереносимых до скрипа суставов. Вот и сейчас, совершив кульбит, судьба вновь пихнула его в круг осмеяния, где одни подглядывают за ним через замочную скважину, другие же вытирают об него не столь ноги и руки, как «подтирают» им кое-что другое… Но, как и во времена за краснозвездным забором, Олег отбился кратко и красноречиво: «Пошел ты на…, пидор!». Хоть и произнес на неудобоваримом для Хью языке, но был понят, причем всеми и сразу…

В комнате, где трое противостояли одному, воцарилась тишина. Хью окаменел в нелепую скульптуру: гибрид брюссельского писающего мальчика и мыслителя Родена. Встревоженные же не на шутку бойцы торопливо посматривали на патрона, ожидая услышать команду.

Но команды не последовало. А повисла пауза, в течение которой оживший лик Хью попеременно вбирал в себя цвета радуги, пока, «не отцветя», пришел в норму. Одновременно к нему вернулся и дар речи.

– У меня есть примета, господин Левин. Если рабочий день начался рано, он нерезультативен. Вот и сегодня явно не тот день…

Последние фразы он произнес на французском, который, судя по реакции соглядатаев, те не знали, на что и рассчитывал говоривший.

Хью встал, прошел к двери, где остановился.

– Приезжайте завтра к девяти, – продолжил по-французски Хью с ноткой извинения, – и, ради бога, выложите все о вашей связи моему заместителю Джеффри. Обещаю, он будет предельно тактичен. И запомните: мы ваши друзья и никто другой! Впрочем, … a la guerre comme a la guerre*. Вы достаточно умны, чтобы не оспаривать это… – Дверь за Хью и свитой беззвучно закрылась.

Олег еще долго не осознавал, что соотечественники по паспорту убыли, и в комнате он один. Его занимало совсем не американское раздумье: какова зарплата этой гниды Хью – комара-кровопийцы, никогда не делающего ошибок, или почти никогда? На одном дисплее зажглось пятьсот тысяч, на другом – эта цифра удвоилась, но, так и не определившись, он чертыхнулся про себя: «Пусть подавиться!»