Затворники Альтоны

Франц. Незримые обитатели потолка, внимание! Незримые обитатели потолка, внимание! Вас обманывают. Два миллиарда лжесвидетелей! Два миллиарда ложных показаний в секунду! Выслушайте жалобу человечества: «Нас предали наши действия. Нас предали наши слова и наш подлый образ жизни...» Ракообразные, подтверждаю мои показания: они не думали того, что говорили, и не совершали того, что хотели. Мы заявляем суду: невиновны. Главным образом, не вздумайте выносить приговор на основании признаний, пусть даже подписанных. В наше время говорили: «Обвиняемый сознался, следовательно, он невиновен». Дорогие слушатели, мой век был веком разбазаривания: в высших сферах решили истребить род людской. Начали с Германии, уничтожив ее до конца. (Наполняет бокал.) Лишь один говорил правду: рухнувший Титан, воин и мирянин, свидетель-очевидец, испокон веку и навсегда, in secula seculorum [1]. Это — я. Человек мертв, и я свидетельствую за него. Века, я дам вам ощутить, каков был привкус моего века, и вы оправдаете обвиняемых. Факты, я на них плюю: предоставляю их лжесвидетелям; я предоставляю им причины случайные и основные. У нашего века был свой особый привкус. Мы постоянно ощущали его. (Пьет.) И пили, чтобы его заглушить. (Задумавшись.) И странный же это был вкус. А? Что? (Внезапно поднимается, содрогаясь от ужаса.) Но я еще вернусь к этому.

Лени (думая, что он закончил запись). Франц, мне надо поговорить с тобой.

Франц (кричит). В присутствии Крабов — молчать.

Лени (ровным голосом). Послушай, дело серьезное.

Франц (Крабам). Значит, вы спрятались под скорлупой? Браво! Прощай, нагота! Но зачем вы сохранили глаза? Самое уродливое, что было у нас. А? Зачем? (Ждет ответа.)

Раздается треск.

(Вздрагивает. Изменившимся, глухим, хриплым голосом, скороговоркой.) В чем дело? (Поворачивается к Лени, смотрит на нее подозрительно и строго.)

Лени (спокойно). Пленка. (Нагибается, достает магнитофон и ставит его на стол.) Кончилась... (Нажимает на кнопку.)

Пленка перематывается, голос Франца раздается в обратном порядке.

Выслушай меня наконец.

Франц опускается на стул, положив руку на грудь.

(Оборачивается к нему. Заметив его страдальческий вид, равнодушно.) Что произошло?

Франц. Что могло произойти?

Лeни. Сердце?

Франц (страдальчески). Перебои!

Лени. А что тебе нужно, вымогатель? Другую пленку?

Франц (сразу успокоившись). Нет, не надо. (Встает, смеется.) Я труп, Лени. Мертвецки устал. Убери их!

Она собирается снять пленку.

Погоди! Прослушаю себя еще раз?

Лeни. С самого начала?

Франц. Все равно.

Лени включает аппарат. Слышен голос Франца: «Лишь один говорит правду...» и т. д.

(Одно мгновение слушает, лицо сводит судорога. Говорит на фоне записи.) Я не то хотел сказать. Кто это говорит? Ни слова правды. (Снова прислушивается.) Не могу выносить этого голоса. Он мертвый! Да останови же, бог мой. Останови, ты меня с ума сведешь!..

Лени не спеша выключает магнитофон и перематывает пленку. Она ставит номер на пленке и кладет ее рядом с другой.

(Подавленно, глядя на нее.) Так. Опять все сызнова.

Лени. Как всегда.

Франц. Нет. Все же я продвигаюсь. В один прекрасный день слова сами по себе придут ко мне, и я скажу то, что хочу. Потом отдохну. (Пауза.) Ты думаешь, это существует?

Лени. Что?

Франц. Отдых.

Лени. Нет.

Франц. Я так и думал.

Короткая пауза.

Лени. Так ты выслушаешь меня?

Франц. Ну?

Лени. Мне страшно.

Франц (вздрогнув). Страшно? (Смотрит на нее с беспокойством.) Как, ты сказала: страшно?

Лени. Да.

Франц (резко). Тогда убирайся вон! (Берет со стола линейку и концом ее ударяет по надписи: «Страх запрещен».)

Лени. Отлично. Мне уже не страшно. (Пауза.) Прошу тебя: выслушай меня.

Франц. Я ничего другого не делаю. У меня и так от тебя трещит голова. (Пауза.) Ну?

Лeни. Я не знаю точно, что там творится, но...

Франц. Что творится? Где? В Вашингтоне? В Москве?

Лени. Внизу, под тобой.

Франц. Подо мной? (Внезапно понижая.) Отец умирает.

Лени. При чем тут отец? Он всех нас переживет.

Франц. Тем лучше.