Заулки

Димка млеет от счастья. Боже мой, если бы с ним вот так, один на один, признавая его тем самым как личность, говорили Аркадьев или Рехциг, Да он бы латынь вызубрил, «Фауста» прочел бы академического с комментариями и еще арию Мефистофеля спел бы. Но так уж вышло, что на этом прекрасном факультете студентов знают в лицо лишь военные да физкультурник Дорош.

— Дай-ка, если, конечно, не против, — говорит Голован, протягивая руку. На что ты променял круговую оборону?

Димка отдаст тетрадь.

— Стихи… — задумчиво тянет подполковник. — Свидетели живые. Гляди-ка, о войне. Ты что, с родителями на фронте был?

— Мать работала в полевом госпитале, И прочие моменты.

— Прочие. Вижу. Ишь как перечеркал! А прочесть можешь? Или для девушки бережешь?

Они одни сидят в аудитории, перед ними макет, изображающий кусочек земли с высоты птичьего полета, а в открытую дверь виден ствол пушки. У Голована очень усталое лицо. Димка слышал, что у него на фронте была то ли невеста, то ли жена и она погибла в Восточной Пруссии накануне Победы. Димка читает негромко:

Мамочка, я виноват перед вами бессчетно. Как прежде.
Обещаю, не делаю. Вот они вам, сыновья!
Клятвы только, слова. Все пустые надежды.
Ну ничуть на войне не взрослею. Такой у вас я.

Говорят, будто завтра приедет один с аппаратом.
Замполит обещал. Значит, будет.
Толковый майор. Мы уже причесались. Заштопались. Все аккуратом.
Лишь бы он в контратаку опять не попер.

…Обошлось! Целый день тишина. Хоть разматывай леску.
Как в Вяземах. И — босыми — к церкви на пруд.
Правда, ротный пугал: «Скорее меняйте подвеску!
Те опомнились. Слышно — за лесом моторы ревут».

А фотограф приехал. К тому ж оказался проворным.
Нас вплотную расщелкал. Такой «мессершмитт»!
Мы на танке, вы видите. Витька в моторном,
Он копается. Пашка на, башне сидит.

Да, в Полесье весна. Мы уже в гимнастерках.
И в пилотках. Совсем, по жаре, налегке.
Извините, «бэу». Видно — локти протерты.
Это ползали мы, ремонтируясь, в вязком песке.

Было б лучше при шляпе. Костюмчик по росту.
Полботиночки тоже смотреться должны.
И чтоб рядом красивая. Платье в полоску,
Но фотографы будут и после войны.

А теперь уж — как есть. Но на фоне фруктового сада!
Обгорели на солнце. Поджарились малость в газах.
Ну, а так ничего. Посмотрите — ребята что надо,
Только Рафик влюбленный последнее время зачах.

Вот и слово сдержал. Но опять почему-то сдается,
Будто снова пред вами кругом виноват.
Видно, очень уж был непослушен. И это зачтется.
Это я понимаю, когда озираюсь из башни назад.

Ну, зачем я хватал в поведении частые «плохи»
И зачем помидоры соседские спелые рвал?
И зачем из рогатки я кошку убил у старухи Евдохи?
В этом я виноват. Это я хорошо осознал

Сколько жалоб соседских! Я их до сих пор разбираю.
А учительша Вера ходила к нам сколько домой!
Вы ремнем не умели. Отцовским, на вешалке, с краю.
Был бы батя, он врезал. По день по седьмой.

Это танк. Ну, красавец он — как на картинке.
И совсем от войны он пока не устал.
Только портят немного на башне щербинки,
Да болванка по борту чиркнула, расплавив металл.