Завещание

Она не знала, изменилась ли Маире, ведь ничего из того, что они читали и обсуждали, для нее уже не было новостью. Лахья словно воочию видела, как Маире сидит со своими одноклассниками в большой впечатляющей своими богатствами библиотеке столицы и до посинения спорит, должна ли была Симона де Бовуар бросить Сартра или нет. Но то, что их дружба росла и крепла, в этом не было никаких сомнений.

Лахья начала курить. Это было частью ее возрождения. И еще она начала пользоваться косметикой. Прежде она всегда носила короткие волосы, но челку отращивала подлиней, чтобы закрыть глаза, теперь же с этим было покончено. Лахья заправила пряди за уши и больше не отводила и не прятала глаза, а наоборот храбро встречала обращенные на нее взгляды. 

* * *

Сири заметила произошедшие с дочерью перемены.

И они ей не понравились.

Ей нравилось, что ее девочка почти перестала общаться с эти неприятным парнем, который, как она подозревала, был повинен в синяках на ее теле и в том, что ее дочь все больше превращалась в затюканную тряпку, о которую каждый норовит вытереть ноги, но в последнее время, когда Лахья являлась домой, от нее все чаще несло куревом, и Сири это решительно не нравилось. Кроме этого, было что-то еще, что-то изменилось в самой манере ее поведения.

Она стала дерзкой.

Перестала приседать и прогибаться.

Прежде Лахья всегда отступала и выбегала из комнаты, возмущенно топая ногами, если злилась или не получала того, чего хотела, теперь же она спокойно оставалась стоять и объясняла своей матери, что все это время та была всего лишь пленницей патриархальной системы, и что самое лучшее, что можно сделать, чтобы изменить положение вещей, это сотрудничать друг с другом и не позволять мужчинам разъединять их, как они делали это сотни и тысячи лет прежде.

Все эти разговоры пугали Сири, и она предпринимала все возможное, лишь бы не слышать того, что пытается сказать ей дочь, боясь, что… впрочем, было сложно сказать, чего она на самом деле боится.

Потому что, несмотря на то, что во многих отношениях Сири была теперь новой женщиной, сильной и свободной, ее все еще по большей части занимали занятия любовью поздними вечерами, когда никто не видел. Теперь, глядя на свое отражение в большом зеркале в спальне, она видела перед собой взгляд мужчины. И не абы какого, а того самого, красивого торнедальского шведа, который навещал ее все чаще и чаще.

Сири думала, что бы сказала ее мать, если бы увидела произошедшие с ней перемены. Теперь, когда ее дни перестали быть такими тяжелыми и больше не состояли из изнуряющей работы с утра до вечера, ее тело изменилось, располнело. Бедра округлились, и ягодицы, и живот, и спина; она уже не влезала в некоторые из своих платьев – в те, что приталенные, и ей это нравилось. Ложась спать по вечерам Сири рассеянно гладила свой живот, ласкала бедра, больше не ощущая под пальцами впирающих костей, и улыбалась, вспоминая, какой замухрышкой она была, как ее всегда дразнили и обижали за ее маленький рост и худобу, по большей части вызванные недоеданием в детстве. Теперь же она гордилась произошедшими с ней переменами, тем, что стала чем-то иным. Но больше, чем физические, ее занимали перемены духовные. Что бы мать прочла в дочкиных глазах теперь и испугало бы ее прочитанное? Или же она взглянула бы на нее как на равную себе? Та крошка Сири, которой она когда-то была, ужасно удивилась бы и гордилась, если бы увидела себя нынешнюю.

В пятьдесят пять лет почувствовать себя настоящей женщиной. Это дорогого стоит.

– Твоя дочь очень похожа на тебя, – сказал ей Мика однажды вечером, когда одевался.

Ему все не удавалось остаться у нее на ночь. Сири настаивала, что он должен по вечерам уезжать. Чтобы Онни, когда он снова начнет ходить во сне, не наткнулся ночью на мужика в ее постели. И чтобы остальные дети не задразнили ее. Или случаем не проговорились и не рассказали обо всем Пентти.

Потому что Сири с трудом могла себе представить, какой тогда начнется ад, если что-нибудь дойдет до Пентти. Она до сих пор просыпалась на рассвете, как перед дойкой, и прислушивалась к его шагам снаружи. Представляла себе, как распахивается дверь спальни, и он набрасывается на Мику и избивает его, и неважно, что он меньше его на голову. Потому что Пентти управляют куда более серьезные силы.

– Так ты считаешь, что Лахья похожа на меня?

Она осталась лежать в постели и смотрела, как он застегивает рубашку.

– Да, мне кажется, ты сама была такой, когда была моложе.

– Какой такой?

Он замер и широко улыбнулся.

– Такой же дикой, свободной и умной.

Сири покачала головой: это было слишком, у нее в голове не укладывалось, что кто-то может воспринимать Лахью как таковую и даже пытаться приписывать ей такие качества.

– Я не была такой, когда была молода, – сказала она решительно.

Но в глубине души Сири не была в этом уверена. 

* * *