Завещание

Онни только смеялся. В глазах младшего брата она увидела только свет – такой силы, словно он всегда был с ним и всегда будет. Жизнь была для него чудом, удивительным приключением, которого все с нетерпением ждут, когда же оно случится.

И Арто. Да, он тоже был рад, прямо-таки светился от счастья. Он слегка занервничал, когда Анни принялась осторожно его осматривать, и зарыскал глазами по сторонам, но ее брат всегда был беспокойным созданием. Должно быть, все дело в возрасте – теперь он стал достаточно большим, чтобы начать понимать, что к чему или догадываться. Как бы то ни было, он спросил ее:

– Ты была там? Ты видела?

Анни кивнула, говорить она не могла. Настолько она удивилась, что кто-то ее об этом спрашивает.

– Неужто и вправду все сгорело? А ты видела его? А моя комната уцелела? А лестница?

Он засыпал ее вопросами, не давая ей ни малейшей возможности ответить. Его серьезный взгляд был прикован к лицу старшей сестры.

– Я показал ей новый дом, – сказал Эско и взъерошил коротко остриженные волосы Арто.

Несмотря на то, что привычный уклад жизни претерпел большие изменения, в некоторых вещах Сири осталась непреклонна. Летняя стрижка осталась – маленьких мальчиков следует стричь, как овец, в первый же день школьных каникул.

В доме собрались оставшиеся братья и сестры, не все, но многие. С кухни доносились звуки радио, внося свой вклад в общий шум, который был до странности душевным. Почти радостным.

Лахья тоже была там, и даже она изменилась. Анни не готова была биться об заклад, но ее самая младшая сестра приобрела горделивый вид и осанку. Лахья обнимала и целовала Анни и восхищенно посмеивалась над ее большим животом, который мешал им как следует обняться. Прежняя Лахья ни за что не отважилась бы поцеловать или обнять свою сестру.

– Я и не знала, что он может быть таким твердым, – хихикнула она, похлопав ладошкой по животу Анни.

– Сказала девочка, – вставил Лаури, который сидел в кресле-качалке, спрятавшись за газетой.

Из кухни с целым блюдом только что обжаренных во фритюре анисовых гребешков появилась Хелми и в шутку наподдала ему.

– Следи за языком, братишка! Здесь же дети!

И следом бросилась на шею Анни и улыбнулась ей своей широкой улыбкой. Странное дело, но объятия сестры показались Анни незнакомыми, словно тело Хелми стало куда тоньше, чем она его помнила. Она что, потеряла в весе? Но Хелми лишь пожала плечами и продолжила накрывать на стол с такой энергией, что Анни на мгновение показалось, что за преувеличенной радостью сестры кроется еще что-то. Но чтобы это ни было, сейчас она все равно ничего не узнает.

Анни попыталась поймать взгляд Лаури – тот сидел полностью скрытый газетой, но то, что его глаза и подавно не выглядели красными от слез – это точно. В последний раз она видела его в марте, когда он пришел в ее квартиру забрать свои вещи. Тогда он тоже не пожелал с ней разговаривать, и у Анни появилось чувство, что он что-то от нее скрывает. Но она убедила себя, что все это глупости.

Вало лежал на диване и спал. И как он только может спать в таком гвалте? Но это была его личная особенность, она до сих пор помнила тяжесть его маленького тельца, когда несла его в постель по вечерам, обычно он всегда засыпал за диваном, прямо в разгар событий, не обращая никакого внимания на шум.

Тату сидел за столом и пил кофе, а рядом с ним возвышалось блюдо с выпечкой Сири.

Там были карельские пироги, пирожки с яйцом, анисовые гребешки, обваленные в сахаре и испускающие аромат корицы, и свежеиспеченные булочки.

На кухне вовсю хозяйничала Сири – жарила пончики.

Волосы матери были забраны под цветастую косынку и, едва войдя на кухню, Анни замерла. Она почувствовала, что мать смотрит на нее с теплотой, которую прежде она с трудом могла в ней заподозрить, во всяком случае, не тогда, когда она смотрела на свою дочь Анни.

Они долго смотрели друг на друга, пока Сири не развела руки в стороны.

– Иди сюда.

Анни обняла маму. Даже мамино тело изменилось, стало таким мягким и приветливым, и Анни уже в который раз ударилась в слезы. Должно быть, она была единственной, у кого они еще остались, слезы, потому что даже Сири не плакала вместе с ней. Вместо этого она утерла дочке лицо кончиком фартука, точь-в-точь как она делала, когда Анни была еще маленькой, и взяла ее под руку, напомнила Анни себе и позволила матери увести себя к накрытому столу.

– А теперь возьми себя в руки и расскажи все, что случилось.

– Идём, Анни! Я хочу посмотреть, как он пинается! – прокричал Онни.

Они все собрались вокруг ее живота, руки сестер и братьев гладили его, и сидевший внутри Оскар кажется испугался такого неожиданного внимания и лежал абсолютно тихо, сколько они ни шептали и ни упрашивали.

– Я помню, каким был ты, когда еще не родился, – сказала Анни и погладила Онни по остриженной головке.

– Я что, был таким же застенчивым?

– Да ты ни одного дня в своей жизни не был застенчивым!