Завещание

Уже начинало смеркаться, когда Анни добралась до дома Хелми. Ей пришлось провести в больнице больше времени, чем она рассчитывала. Эско пытался поговорить с ней, но она слишком устала и с трудом воспринимала его бессвязную болтовню о Пентти и том дне, когда произошло несчастье. Помимо всего прочего он рассказал Анни о том, что видел в коровнике, но она особо не прислушивалась к его словам. Потому что понимала: если Пентти действительно так болен, как утверждает Эско, то этот снежный ком уже не остановить. И все это выльется в проблему. Которую обязан будет кто-то решить. А Анни не хотел быть этим кем-то. Не сейчас.

– Не знаю, о чем он думает, и к чему все это ведет, но он всецело за маму, если та вздумает разводиться.

Хелми рассмеялась. Смех у нее вышел какой-то удивленный.

– Он серьезно?

– Серьезнее некуда.

Анни пожала плечами. Ей не хотелось об этом думать, вот почему она поехала к Хелми, несмотря на поздний час и то, что ей до смерти хотелось обратно в Аапаярви. Она просто хотела хоть ненадолго отвлечься и ни о чем не думать. Анни прихлебывала кофе, он был горячим и пах так же вкусно, каким она запомнила его еще ребенком, до того как сама начала его пить.

– Они никогда не разведутся.

Хелми помешивала кофе ложечкой – перед этим она сыпанула в него чуть ли не полпачки сахара и теперь пыталась его растворить. Кофе выплескивался наружу и стекал по бокам чашки, оставляя светло-коричневые подтеки, но Хелми, казалось, ничего не замечала. На кухне, неуклюже ступая своими ножками и позевывая, появился Малыш Паси, и Анни откинулась на спинку кухонного диванчика, радуясь возможности ненадолго отвлечься и выкинуть все мысли из головы. Или хотя бы сделать вид, что выкинула. 

* * *

То, что произошло в туалете во время стоянки автобуса, сильно повлияло на Лаури и его сексуальные отношения. Это была торопливая анонимная встреча, и после нее часто или почти всегда именно Лаури принимал любовь, которую ему давал кто-то другой, чаще всего – более зрелые мужчины.

Он примечал их, этих солидных отцов семейств, и пытался все про них разнюхать. Для него это было как спорт. Чаще всего он зависал вместе с Анни и ее приятелями, но иногда отправлялся кутить со своими коллегами с парома, ведь они были такими же, как и он сам: молодые парни без предрассудков и тормозов – так же, как и он, предпочитали большие города, любили места, где можно быстро подзаработать и вечеринки допоздна. Именно на этих вечеринках Лаури обзавелся своими первыми сексуальными партнерами. При этом мужчин, с которыми он не спал, а просто оставался друзьями, все же было большинство.

Вот так – с друзьями, сестрой, работой, деньгами и свободным отношением к вопросам секса, – Лаури легко и беззаботно проживал свою жизнь-мечту. Узнав о беременности Анни, он ощутил разочарование, но постарался скрыть его от сестры, а поскольку она сама не казалась особо заинтересованной в ребенке или в том, чтобы ее парень переехал к ней жить, то ему было сложно решить, то ли не обращать на это событие внимания, то ли, наоборот, отнестись к нему со всей серьезностью.

Парень у Анни был красивым. По-настоящему красивым. Лаури считал, что он даже слишком красивый для Анни. Но по непонятной причине Анни вела себя так, словно все наоборот – словно это не он, а она имела возможность выбирать. А такого быть не должно.

Его сестра казалось безразличной по отношению к другим людям и, в частности, к мужчинам. Не потому, что она предпочитала женщин, вовсе нет. Просто, по мнению Лаури, Анни вообще была неспособна на глубокие чувства. В ней почти отсутствовала сексуальность. Не знай он сестру, он бы подумал, что у нее между ног ничего нет – ни вагины, ни пениса. Ровное место, как у куклы.

Точно, она и напоминала ему куклу Барби. Высокая и стройная, с притворной улыбкой на тонких губах. Но с острыми локотками. Ее кожа почти всегда оставалась бледной – как будто кровь, текшая по ее венам, была почти прозрачной, словно разбавленное молоко.

Лаури нравилось жить с сестрой, но, не смотря на то, что он прожил в Стокгольме уже больше года и научился очень многому из того, чему собирался научиться, когда в первый раз приехал в город, – например, пользоваться эскалатором, делать заказы в ресторанах или размахивать волосами, – Анни все равно постоянно во всем была впереди него, отчего казалось, что этот город всегда будет больше принадлежать ей, чем Лаури. Многие из его приятелей-геев говорили о Копенгагене, утверждая, что это еще более свободный и декадентский город, чем Стокгольм, так что где-то там, на заднем плане, постепенно зрела мыслишка когда-нибудь перебраться туда.

Со временем Лаури начал презирать все финское, но из-за своей работы на паромах был вынужден и дальше ежедневно разговаривать с финнами, а потому, чем дальше он окажется от родины, тем более обновленным сможет стать.

А теперь Анни отправилась на Рождество домой.