Завещание

И Лаури рассказал. Обо всех. За все это время Алекс не проронил ни слова, лишь сидел, откинувшись на спинку дивана, и потягивал вино. Лаури несколько раз прерывал свой рассказ, чтобы убедиться, что он не уснул. Но каждый раз Алекс делал жест рукой – небольшое круговое движение пальцами, словно он держал сигарету – мол, продолжай, ради Бога, продолжай. Когда Лаури кончил рассказывать ему обо всех братьях и сестрах, живущих и умерших, о родителях и ферме, Алекс снова поднял на него взгляд.

– И что же мне теперь делать? Поехать туда?

– Нет! Я вовсе не думаю, что ты должен это делать. Это не поможет тебе завоевать ее сердце.

Лаури представил Алекса в кожаном пальто и замшевых ботинках на занесенных снегом проселочных дорогах. Его пробрал смех.

– Я думаю, ты должен дать ей немного личного пространства. Подожди, пока она сама не вернется к тебе.

Алекс погрустнел.

– Не знаю, смогу ли я.

Лаури что-то невнятно замычал, его утомил этот разговор, он устал, что вечно все всегда крутится вокруг Анни. Даже когда ее нет рядом – все равно, все только и говорят о ней. Он поднялся и поставил пластинку «Super Trouper». Сделал под музыку несколько танцевальных па, осторожно и стыдливо виляя бедрами. Алекс этого даже не заметил, все сидел и думал, о ней, об Анни. Лаури вздохнул и шмякнулся обратно на диван. Какое-то время они сидели в тишине, курили и пили вино, пока снаружи сгущались сумерки и фортепьянные аккорды плавали по комнате, навевая красивую меланхолию. Чистый женский голос неожиданно поразил Лаури прямо в сердце, он почувствовал себя нехорошо.

Tell те does she kiss, like I used to kiss you?

Does it feel the same when she calls your name?[9]

 Лаури не знал, откуда взялся в нем этот внезапно проснувшийся инстинкт разрушать, уничтожать те красивые вещи, что попадались ему на пути. Быть может, это было что-то врожденное, что-то в крови? Он уже умел, несмотря на свой юный возраст, напиваться до частичных провалов в памяти, – состояние, в котором он время от времени оказывался, когда приходил в себя после черных снов, где он видел самого себя совершающим поступки, от которых волосы вставали дыбом, поступки, которые, он знал, были заложены в нем, но которые, будучи трезвым или менее пьяным, ему бы даже в голову не пришло совершить.

Этой ночью с ним творилось нечто подобное. Только не во сне, а наяву.

Лаури ощущал, как собственная аура привлекательности буквально обволакивает его, и он чувствовал, что Алекс хочет, пусть не его, но какую-то его часть точно – он хочет получить доступ к Анни, а у Лаури это было, и это заставляло его почувствовать себя желанным.

Алекс заснул на диване, не отдавая себе отчета в том, что обнаружил на краткий миг просветления затуманенного алкоголем сознания, как Лаури едва удержался, чтобы не заняться с ним оральным сексом, с ним, с Алексом, отцом ребенка его сестры. Лаури поднял голову, но голова мужчины лежала запрокинутой на спинке дивана и, хотя его тело отвечало на прикосновения, ничто не указывало на то, что он проснулся. Лаури тут же понял, что это было ошибкой, большой ошибкой, что он едва не совершил непоправимое. Перед глазами возник образ Анни, которая всегда заботилась о нем, позволила ему жить в своей квартире, дала ему все, идеальная Анни. Внезапно он почувствовал пальцы, запутавшиеся в его волосах, и воспринял это как знак согласия. Лаури продолжил начатое, пока не ощутил знакомую судорогу и не почувствовал во рту вкус, тоже знакомый. Вконец осмелев, он ожидал чего-то, пусть даже сам не зная чего, но только не того, что Алекс будет продолжать спать.

Алекс проспал весь половой акт.

Тошнота вновь накатила на Лаури, на этот раз сильнее, и он всхлипнул пару раз, чувствуя, как хорошо знакомый вкус спермы комом встает в горле, а слезы жгут глаза. Он ушел в свою спальню, где запер дверь и, упав в постель, провалился в черное небытие. Где-то вдалеке стучали и звонили в дверь, верещал телефон, но он продолжал спать. Он спал, пока на улице снова не стемнело, тогда он встал и напился молока прямо из пакета, чего ему не разрешалось делать, когда Анни была дома, и помочился в раковину на кухне, чего ему и подавно не разрешалось делать, после чего пошел и снова рухнул в постель.

Он знал, то, что он сделал, гораздо хуже всего того, что он делал раньше, потому как это словно совершить насилие над самим собой, оборвать ту ниточку, которая связывала их, но он не мог отмотать ленту назад, он мог только попытаться жить с этим дальше.

Когда Лаури, наконец, снял трубку, откуда-то издалека до него донесся голос Хелми.

– Где ты был? – накинулась на него сестра. – Мы тут уже все обзвонились.

Он пробормотал в ответ что-то уклончивое, но она кажется его не слушала.

– Ладно, плевать, лучше выслушай, что произошло.