Завещание

Она посмотрела на Сири и попыталась представить свою мать в роли квартиросъемщицы. Нет, невозможно. Она не справится. Но ей придется справиться, подумала Хелми. И потом с ней останутся двое маленьких детей. Или даже больше, потому что Лахья продолжала жить дома и Вало тоже. И к тому же мать была моложе тех теток и дядек, что жили здесь, в этом доме. Так что все уладится. В этом Хелми не сомневалась. Обычно все всегда улаживается. Если того хочешь. Это была ее жизненная позиция. Врожденное позитивное мышление, словно постоянный спутник по жизни и оберегающая длань. Самый простой способ изменить свою жизнь – нагрубить полицейскому патрулю, но в конечном счете перед каждым может появиться открытая дверь и весь смысл в том, чтобы не упустить момент и войти в нее, – так Хелми смотрела на все это.

В квартире стало быстро накурено, потому что Тату и Лаури оба были заядлыми курильщиками, но такие вещи не трогали Хелми. Она только открыла балконную дверь и больше уже не волновалась по этому поводу. Таким вот образом она улаживала все жизненные трудности, возникавшие у нее на пути. Большую их часть.

Хелми перевела взгляд на свою старшую сестру, сидевшую на кухонном стуле рядом с выходом. Анни и Хелми всегда были полными противоположностями друг другу, но теперь, когда сестра вернулась, казалось, то, что объединяло их, – та дверь, которая прежде была между ними открыта, теперь закрылась, и Хелми спрашивала себя, неужели она что-то не то сказала или сделала или все дело в переменах, произошедших с ее сестрой. Или она просто вообразила себе черт знает что, накрутила, как говорил Паси, когда возвращался домой после своего очередного запоя. И теперь должна немножко успокоиться.

Но Хелми не знала, как это делается. Как запереть в себе чувства и жить дальше, притворяясь, словно ничего не произошло? Или, хочется сказать, что однажды ей все-таки это удалось, и та дверь в ее душу, которую она прежде придерживала, резко захлопнулась. Возможно, это она стала другой, а не Анни? Хелми покачала головой, подобные мысли ни к чему не приведут, лучше думать о том, на что ты можешь повлиять или что может поднять тебе настроение.

– Кто-нибудь хочет вишневой наливки? – спросила она и жизнерадостно улыбнулась собравшимся. 

* * *

Все негромко переговаривались между собой, но когда Эско несколько раз откашлялся и поскреб носком ботинка пол, а никто так и не отреагировал, слово взяла Анни.

Все тут же замолчали, словно по команде.

Анни оглядела своих братьев и сестер. Все такие серьезные, сосредоточенные. Хелми одарила старшую сестру ободряющей улыбкой.

– Ну что ж, все вы, наверное, примерно знаете, зачем мы здесь сегодня собрались.

Ответом ей стало общее хмыканье.

– Не знаю как вам, но для меня все довольно просто. Я устала, что мне все время нужно обо всем волноваться.

Она знала, что многие из ее сестер и братьев испытывали угрызения совести, когда переезжали и покидали родительский дом, где в любой момент могло что-нибудь рвануть. Бросали свою мать и, прежде всего, своих младших братьев. Тех, у кого еще был шанс вырасти нетронутыми тем, что сформировало их самих. Анни продолжила:

– Мне надоело постоянно жить в тени этого коротышки и его демонов.

И Анни всплеснула руками:

– Ведь всему этому можно положить конец. Я хочу сказать, что возможна и другая жизнь!

Все молчали. За рощей неподалеку от дома шумела трасса. Громыхали грузовики.

– И в первую очередь для тебя, мама, – добавила она уже мягче.

Все дружно посмотрели на Сири. А Сири посмотрела прямо в глаза Анни. Ее лицо было белым. Словно от него отхлынула вся кровь. Если она попробует сейчас встать, то грохнется в обморок, подумала Анни.

Эско тоже решил выступить. Откашлялся и тут же покраснел. Он терпеть не мог выступать на людях. Даже перед своей собственной родней. Он сказал, что все это продолжается уже долгое время, но на определенные мысли его натолкнул именно несчастный случай постигший Арто.

И отсутствие Пентти.

И тут Эско рассказал о том, что же он увидел в коровнике в тот день.

Ему было сложно это сделать. Постоянно приходилось подыскивать нужные слова, поминутно собираться с духом, терять нить рассказа и находить ее вновь. Трудно говорить о вещах, которые настолько неправильные, что складывается впечатление, что рассказчику все просто приснилось или привиделось. Когда такие события все еще свежи в памяти, сложно о них рассказывать. Потому что стыдно.

Потом, через несколько лет, а, может, даже месяцев, все только посмеются над случившимся. Но сейчас – это сейчас, и в данный момент никто не смеялся.

Когда Эско вывалил из себя все, что хотел, то создалось такое ощущение, словно кто-то проткнул большой воздушный баллон. Воздух с шипением выходил наружу, а они все сидели такие тихие и примолкшие. Все ждали, что скажет Сири. Но она ничего не говорила. Просто молча сидела, и все. Наконец она сказала:

– Я знаю, чего вы от меня хотите. И знаю, что вы переживаете за меня. Но вам не нужно бояться. Ведь я-то не боюсь.

Хелми ободряюще улыбнулась матери. Эско стоял красный как рак.

– Но другого выхода нет!