Завещание

Было уже почти семь вечера, когда «мерс» Тату подрулил к кинотеатру. С десяток человек толпилось перед афишей, на которой был изображен «Зверь из Бронкса» или «Как дикий зверь», гласило название фильма в финском варианте. Несмотря на то, что на Алексе были пальто и меховая шапка, Анни увидела, что он здорово замерз, пока стоял здесь, качаясь из стороны в сторону.

– Он остался ждать, Анни! Он прошел тест на выдержку!

Тату пихнул ее локтем в бок и многозначительно ухмыльнулся. Она же только закатила глаза в ответ. На заднем сиденье машины сидели Тармо и Лахья. Остальные отправились домой вместе с Эско. Алекс просиял, заметив их. Сердитым он не выглядел ничуточки.

– А я уж думал, вы меня бросили, – сказал он и потрепал Тармо по голове, когда тот вжался в заднее сиденье рядом с ним.

– Прости, пришлось задержаться.

– Ничего страшного, принцесса, зато я увидел Ровиними, и это было прекрасно.

У Анни не было желания поправлять его, вместо этого она включила радио, где транслировали популярную воскресную передачу и передавали музыкальное хиты, и, они молча, сидя в темном салоне, неслись по дороге, преодолевая больше сотни километров, разделявших их от Аапаярви. Олави Вирта так пронзительно пел об одиночестве, что хотелось повеситься, лишь бы только отделаться от его заунывного голоса.

Анни думала о Сири. О том, что в итоге заставило ее решиться. В багажнике Тату до сих пор лежала ее дорожная сумка. Сегодня утром, подумала она. С тех пор прошла целая жизнь.

Порой жизнь проходит просто так, день за днем, год за годом, и ничего особенного в ней не происходит. Ну, разумеется, сама жизнь это уже событие, но человек спокойно плывет по течению, он всем доволен, достаточно доволен, чтобы оставаться на месте. А потом вдруг – раз! – происходит все и сразу. Годы накопившейся тоски, гнева и разочарований, годы несбывшихся надежд и ожиданий в итоге набирают силу и готовы прорваться наружу, и в голове с трудом укладывается, что прошло всего двенадцать часов, а уже столько всего сказано, сделано, обдумано и произнесено, и все это уже не изменить и не повернуть назад.

Пейзаж за окном, чужой и черный. Анни чувствовала его, но ничего не видела, будто совершенно ослепла для всего того, что так хорошо знала, словно стрелка ее внутреннего компаса сломалась, и тот мир, каким она его помнила, стал теперь совершенно другим. 

* * *

Свет в Аапаярви не горел, братья и сестры в полной темноте проскользнули в дом и легли спать. По дороге они забрали младших братьев. Алекс жаждал попариться в бане, и Тармо с Лахьей проводили его, натопили для него печь и все ему показали. После чего скрылись в своих комнатах.

На кухне остались Анни и Сири. Много слов, очень много непроизнесенных слов лежали сейчас между ними, словно беспорядочная куча пряжи, которую невозможно смотать в клубки.

Развод. Анни постоянно бросалась этим маленьким словом в свою маму. Словом, от которого ее мать с отвращением отворачивалась, отбрасывая его обратно к ней. И теперь оно лежало перед ними. В тусклом свете от кухонной лампы.

– Что же заставило тебя решиться? – спросила наконец Анни.

Сири зажмурилась. Перед ее мысленным взором возникло лицо Тату, его обожженная щека, опаленные волосы, как он чуть было сам не сгорел, его безвольное тело, которое она вытащила из гаража (боже, какое неслыханное счастье, что она успела вовремя!). Тот самый гараж, который он любил больше собственной жизни.

Потом всплыло лицо Арто, его ошпаренное кипятком крохотное тельце. А после него – еще один, куда более маленький ребенок, безжизненной куклой повисший у нее на руках. Сири покачала головой.

– Думаю, тут сыграли роль сразу несколько обстоятельств.

– Какие же?

Сколько может понять ребенок? Как много он способен перенять у взрослых?

– То, что Вало становится все больше похож на Пентти. Равно как и Воитто.

Они обе думали о Воитто и о том, каким облегчением для них стал его отъезд. Анни помнила склонность брата мучить животных, и как он все меньше пытался скрывать свои эксперименты от окружающего мира.

А Сири долго раздумывала и, в конце концов, пришла к выводу, что Эско, вопреки, всему, возможно, был прав, когда говорил о любви как о главной потребности ребенка. Она подумала об Арто, лежащем на раскладушке наверху. Об Онни. О том времени, когда она останется со своими детьми, своими последними детьми, пока они не вырастут и станут взрослыми и тогда разлетятся и оставят ее, чтобы уже никогда не вернуться. Должны ли они вернуться? Обязаны ли они даже просто навещать ее? Сама мысль об этом была ей нестерпима, и Сири старалась не думать, что она закончит свои дни в одиночестве, в пустом доме, наедине с растущим день ото дня безумием мужа. Вместо этого она просто сидели на кухне и молчала. Со всеми словами, сваленными в одну кучу.

Открылась входная дверь и на пороге появился Алекс. Щеки у него раскраснелись, с волос капала вода.

– Ох, сауна! – воскликнул он и всплеснул руками.