Завещание

- Евдокия Трофимовна, - обеспокоенно крикнул Нестеров, - мы тут куда-нибудь в трясину не попадем?

Калинкина оглянулась, Махнула рукой, не переставая светить насмешливыми глазами.

- Пошевеливай, Михаил Иваныч, не останавливайся. Топь, холера ее забери! Чтобы не затянула коней!

Вскоре болото кончилось. Кони вспотели, тяжело поводили боками, но, почуяв под собой твердую землю, пошли веселее. Едва заметная тропа протянулась через гать. На обширном пространстве крупный лес когда-то повыгорел, и сквозь зелень вновь поднимавшейся сосновой молоди проглядывали рыжие, ничем не заросшие плешины.

Малорослый конь Нестерова то и дело спотыкался, цепляясь копытами за скрытые в малиннике колоды. В одном месте Нестерова так подбросило, что он выскочил из седла, схватился за гриву своего меринка и с трудом удержался.

Вид этой обширной поляны с остатками сгоревшего леса, с черными пеньками, вывороченными корневищами, с торчавшими из бурьяна сучьями, похожими на стволы орудий, напомнил Нестерову поле сражения.

- Смотри-ка, Евдокия Трофимовна, как после артналета, - сказал он, приближаясь к Калинкиной.

Она закивала головой.

- Потерпи, чуток, Михаил Иваныч, скоро приедем, - сказала она, вероятно, не поняв его слов до конца.

Нестеров как-то не очень поверил ей, хотя она и убеждала, что проведет его к заимке Савкина самой прямой дорогой. И действительно, примерно через полчаса гарь кончилась и началось пестрое разнолесье: береза, рябина, черемуха в белом цвету, акация в желтых побегах, ельник, опутанный сетями пауков.

Вдруг сквозь лес зеркально блеснула река. Прохладный ветерок дунул в лицо Нестерову, донес до него запахи жилья и лай собак.

- Ну вот и заимка Савкина, - сказала Калинкина и, сбросив стремена, перекинула ногу через седло и села по-бабьи, обеими ногами в одну сторону.

"Ну-ну, посмотрим, что она мне скажет, эта заимка Савкина", - подумал Нестеров, чувствуя, что где-то под ложечкой заныло нудно и остро, точь-в-точь как бывало перед боем.

11

На заимке стояло три избы. Одна из них была старая-престарая, уже не пригодная к проживанию в ней. Она-то и принадлежала когда-то охотнику Попову Федоту или Федору, который был проводником экспедиции Тульчевского к Песчаной Гриве, Прорвинскому озеру и Большой Протоке. Во второй избе, поновее, жил теперь лесник, оберегавший Зареченскую лесную дачу, состоявшую почти из чистого кедровника, тянувшегося к северу на сорок километров. Третья изба, стоявшая у реки над обрывом, самая новая, срубленная из желтых сосновых бревен, поблескивающих каплями проступившей смолы, была собственностью речного ведомства. В ней жил бакенщик, следивший за уровнем воды на перекате. Перекат начинался около заимки и тянулся до Песчаной Гривы.

Происхождение заимки Савкина относилось к тому времени, когда в Приреченской тайге обитали и кучно и в одиночку староверы. Рассказывали, что основатель заимки, Фома Савкин, прожил здесь в полном одиночестве больше сорока лет. Кормился рыбалкой, охотой, содержал пчел, сеял делянку пшеницы, которой хватало ему от урожая до урожая. Покинул белый свет Фома не по-обычному: заранее сколотил себе гроб, вырыл могилу и даже староверческий крест поставил на склоне, чуть повыше могилы. Когда пришел смертный час, сошел в могилу, лег в гроб, накрыл себя крышкой и испустил дух.

Так ли было или иначе, с точностью никто не знал, но старики утверждали, что все так это доподлинно происходило.

Калинкину и Нестерова встретило все наличное население заимки: безногий, бородатый, заросший до глаз бакенщик, кривоглазый, с большим оловянным бельмом, с пышными усами лесник и их жены - пожилые уже, но еще крепкие, моложавые по виду бабы, выкормившие на таежном щедром харче крутые, увесистые зады.

В такой глухомани любой путник - гость. Бабы, тряся юбками, кинулись к погребам, в которых хранилась всякая снедь, а мужики, расседлав коней и поставив их под навес, в тень на выстойку, пригласили гостей на скамейку возле костерка, чадившего от комаров и прочей нечисти едким дымом осинового трута-грибка.

Не теряя времени, Нестеров приступил к делу: рассказал об экспедиции Тульчевского, о находках золота и ртути сравнительно близко от заимки, а потом принялся с горячностью расспрашивать мужиков, известно ли им что-нибудь на этот счет.

Мужики слушали Нестерова, удивлялись: всплескивали руками, ахали, мотали волосатыми головами.

- Сроду, паря, такое не слышал, - бормотал косой лесник. Тускло мерцал его оловянный глаз, наведенный прямо в лицо Нестерова.

- Туль... Туль... Туль... чевский... - Бакенщик хлопал себя по коленям широкой, как деревянная лопата, ладонью в смолевых пятнах, до пота на лбу старался воспроизвести трудную фамилию инженера.

- Ну, язви их, недоделки какие-то, а не мужики! - прошептала над ухом Нестерова Калинкина и ушла к бабам, которые продолжали суетиться вокруг стола, стоявшего под навесом, с другой стороны костра.

Минут через десять каких-то разговоров с бабами Калинкина напала на след.