Завещание

Неохотно взялся доктор за исполнение неприятного поручения. Он был человек деликатный, и хоть генеральша не стояла во мнении его особенно высоко, но она всё же была женщина… И женщина прекрасная… Он предпочёл бы, чтобы она от другого узнала, как много житейских благ отходило от неё в силу нового завещания генерала… Но делать было нечего! Прекословить Юрию Павловичу всегда было трудно; теперь же совершенно невозможно.

Ольга Всеславовна прослушала чтение духовной в совершенном спокойствии. Неподвижно сидела она, опрокинувшись в кресле, опустив глаза и лишь выказывая волнение в те минуты, когда муж её не в силах был сдержать стона. Тогда она поворачивала к нему своё бледное, красивое лицо, с явными признаками сердечного соболезнования и даже порывалась оказывать ему помощь. Больной нетерпеливо отклонял её услуги, каждый раз многозначительно поводя глазами и бровями на доктора, читавшего его последнюю волю, будто хотел сказать: «Слушай, слушай! Тебя касается!»

Касалось, — что говорить!

Генеральша Дрейтгорн узнала, что вместо стотысячного годового дохода, на который имела право надеяться, может рассчитывать только на безбедное существование, что в её понятиях равнялось нищете.

Доктор докончил чтение, откашлялся, чтобы скрыть смущение, и медленно свёртывал документ.

— Слышали? — спросил генерал хриплым, отрывистым голосом.

— Слышала, мой друг! — спокойно ответила ему жена.

— Ничего не имеете сказать?

— Что ж я могу сказать? Ты в праве распоряжаться своим имуществом… Только… я всё же…

— Всё же?.. Что? — резко спросил муж.

— Всё же надеюсь, мой друг, что это не последняя твоя воля…

Дрейтгорн обернулся, даже сделал усилие привстать на локтях.

— Ты, даст Бог, поправишься. Быть может тебе не раз ещё придёт охота иначе распорядиться! — хладнокровно продолжала генеральша.

Больной упал на подушки.

— Ошибаетесь!.. Хоть бы я и не умер, — более вам меня не морочить! Это моя последняя воля! — прохрипел он.

И дрожащей рукой подал доктору связку ключей.

— Пожалуйста!.. Вон шкатулка… Заприте, спрячьте духовную.

Доктор исполнил его желание, не глядя на Ольгу Всеславовну. И она не смотрела на него. Пожав плечами на последние слова мужа, она осталась невозмутима и чужда всему, кроме его страданий. Страдания его, казалось, её терзали!..

Зато умиравший не спускал тревожных глаз с доктора, и как только тот запер большую дорожную шкатулку, он протянул к нему руку за ключами.

— Пока жив, — у меня будут! — промолвил он, пряча всю связку в карман… — А как умру, — тебе поручаю их, Эдуард Викентьевич. Сбереги, в последнюю услугу.

Он опять отвернулся к стене.

— А теперь — дайте покой!.. Боль отступила, может засну… Уйдите!

— Мой друг! Позволь мне остаться возле тебя! — промолвила было генеральша, склоняясь нежно к мужу.

— Уйди! — резко крикнул он. — Дай покой, говорю.

Она встала, шатаясь.

Доктор поспешно подал ей руку. Она вышла, опираясь на него, снова трагически прикрыв платком глаза.

— Успокойтесь, ваше превосходительство! — сочувственно шептал доктор, плохо сам сознавая, что говорит его язык. — Вот здесь приготовлены вам комнаты… Вам ведь тоже нужен отдых, после такого долгого пути…

— О! Я о себе не думаю!.. Мне так его жаль!.. Бедный, бедный безумец!.. Много я от него вынесла! Он такой подозрительный, такого тяжёлого характера… И странностей у него бездна!.. Вы знаете, доктор, мне иногда положительно казалось, что он не совсем здрав…

— Г-м! — кашлянул врач.

— Хотя бы эта странная перемена завещания! — продолжала генеральша, не дождавшись более определённого сочувствия. — Это обращение со мною… За что?..

— Да… Это весьма печально! — пробормотал врач.

— Скажите, доктор: он ждёт своих детей?

— Только Анну Юрьевну! Только её одну. Она обещала приехать со старшими детьми… Ещё вчера была телеграмма. Целый день ждали…

— Скажите!.. Откуда внезапная нежность? Десять лет не видались… Может быть и супруга её ждёт? Зятя своего, этого азбучника? — презрительно осведомилась генеральша.

— Нет! Где же? Человек служащий… И сын тоже, Пётр Юрьевич: не могут тотчас приехать! В командировке, в Закаспийском крае… Даль!

— Да, далеко! — согласилась генеральша, очевидно занятая другими мыслями. — А скажите, Эдуард Викентьевич, эта новая духовная… давно она написана?

— Только сегодня. Только сегодня-с. Черновая была заготовлена на прошлой неделе; но генерал всё медлили. А тут, как с утра сегодня приступили эти боли…

— Последние? Опасные? — перебила Ольга Всеславовна.

— Крайне!.. Признаки весьма дурные… Как они появились, Юрий Павлович поспешили послать за нотариусом… Вы ещё его застали здесь.

— Да!.. А та, старая, прежняя духовная значит уничтожена?

— Н-не знаю-с… Но не думаю… Ах! Нет, нет, я и забыл: генерал собирались телеграфировать.

— Да?.. Телеграфировать?

Генеральша пожала плечами, грустно покачала головой и прибавила:

— Он так переменчив! Так переменчив!.. Впрочем, я думаю, что всё равно: ведь, кажется, по закону имеет силу последнее завещание?

— Да-с. Несомненно — последнее.

Генеральша поникла головой.