Завещание

— Мне что обидно! — с горькой улыбкой зашептала она, очень близко склоняясь к молодому врачу и очень сильно налегая на его руку. — Мне что обидно, — не деньги! Я не корыстолюбива. Но зачем же отымать у меня дочь?.. Зачем, помимо родной матери, поручить её полусестре?.. Женщине, которую я не знаю, которая никакими заслугами, ни добродетелями, кажется, не отличалась! Я буду оспаривать!.. Я на это не соглашусь! Закон должен вступиться за право матери!.. Как вы думаете, доктор?

Доктор поспешил согласиться, хотя поистине, ни о чём в ту минуту не думал, кроме странной манеры красивой генеральши, разговаривая, так… неудобно близко склоняться к собеседнику.

В эту секунду раздался звонок и громкий голос генерала.

— Доктор! Эдуард Викентьевич!

— Здесь! — отозвался врач.

И оставив Ольгу Всеславовну на пороге её комнаты, он рысцой побежал к больному.

«Для умирающего — здоровый голос!.. Кричит, как на смотру бывало!» — подумала генеральша.

И красивое лицо её сразу подурнело проступившей на нём ненавистью.

Это было мимолётное выражение однако; оно очень быстро заменилось печалью, когда она увидала выходившего от больного камердинера.

— Что с барином, Яков, хуже?

— Нет-с, Бог миловал. Приказали подать к себе ближе шкатулку, и отворить её велели Эдуарду Викентьевичу. Какую-то телеграмму ещё писать желают.

— Ну, слава Богу, что не хуже… Яков! Я тоже сейчас посылаю на телеграфную станцию своего курьера, можете ему отдать и телеграмму генерала…

— Слушаю-с.

— Да вот ещё что: я ложиться не буду, — чуть что с барином, Бога ради, сейчас ко мне в дверь постучитесь, Яков!.. Я вас прошу — в ту же минуту скажите мне!.. Вот вам, Яков, возьмите… Вы даже похудели от трудов за болезнь барина.

— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство. Мы трудов своих жалеть не должны! — объяснил лакей, пряча крупную ассигнацию.

III

Против ожидания ночь прошла довольно спокойно. Волнения и усталость взяли своё: Ольга Всеславовна, как ни крепилась, к утру крепко заснула; а когда проснулась, то перепугалась тому, что позднее солнце ярко светило в окна.

Горничная, ловкая немка из Вены, пять лет не покидавшая этой сподручной ей барыни, успокоила её тем, что барину лучше; что он ещё почивает, почти всю ночь не спав…

— Доктор при них и Яков до свету работали! — объявила она. — Разбирали они разные бумаги: иные связывали, что-то надписывали; другие рвали или в камин бросали. Полна решётка пепла. Яков сказывал.

— А телеграмм других не было?

— Не было больше, Яков и наш Фридрих сейчас бы меня окликнули, — я ведь вот тут, в буфетной прикурнула, оба они то и дело пробегали, на посылках. Но телеграмм кроме тех, что с вечера посланы, больше не было.

Ольга Всеславовна оделась, позавтракала и пошла к мужу. Но на пороге его комнаты её ждало распоряжение больного: без особого зова никого, кроме доктора и старшей дочери его, если бы она приехала, к нему не впускать.

— Вызовите Эдуарда Викентьевича! — приказала генеральша.

Домашний доктор был вызван и со смущением подтвердил приказание генерала.

— Но быть может он не думал, чтобы такое распоряжение могло меня касаться? — изумилась она.

Доктор извинялся, но должен был сознаться, что она-то именно и была названа, что его превосходительство именно просил передать её превосходительству, чтобы она не беспокоилась его навещать.

— Он помешался! — кротко, но с убеждением заявила генеральша, пожав плечами. — Откуда такая ненависть? За всю мою любовь к нему, старику, годившемуся мне в отцы!..

И Ольга Всеславовна снова прибегла к содействию носового платка, на сей раз, вместо слёз, приявшего несколько сдерживаемых рыданий.

Конфузливый с женщинами, врач стоял, опустив голову и глаза, как виноватый.

— Что это вы, говорят, всю ночь жгли? — осведомилась Ольга Всеславовна слабым голосом.

— О! Далеко не всю ночь!.. Так, Юрий Павлович вспомнил, что надобно истребить кое-какие старые письма, бумаги. Кое-что привесть в порядок… Там в шкатулке, есть и на ваше имя пакетец… Мне было приказано надписать адрес…

— В самом деле?.. Нельзя ли видеть его?

— О, никак!.. Всё заперто в шкатулке, вместе с духовным завещанием. И ключи у генерала.

Снисходительно-горькая улыбка искривила рот молодой женщины.

— Так это новое завещание не попало ещё в камин? — спросила она.

И на испуганное отрицание доктора, повторившего, что «оно поверх всего в шкатулке лежит», прибавила:

— Ну, так ещё попадёт! Не беспокойтесь!.. Особенно, если Бог продлит жизнь моему мужу. У него, ведь, всегда непонятная страсть писать новые документы, — доверенности, дарственные записи, духовные, — что ни попало! Писать новые и сжигать прежние… Ну, что же делать? Надо покориться новой фантазии… Больному нельзя противоречить.