Завещание

Однажды утром меньше чем через неделю после возвращения из Шотландского нагорья я прогуливалась по пляжу во время отлива. Подойдя к самой воде, я почувствовала запах водорослей, лежавших неподалеку от берега на мокрых блестящих валунах. Я стояла и наблюдала за полупрозрачной морской гладью, тронутой легкой рябью.

Холодные волны захлестывали мои резиновые ботинки, пытаясь то затянуть в море, то вытолкнуть обратно. Под ногами хлюпал мокрый песок. Через несколько часов эта часть берега уйдет под воду и снова станет морем. Подумать только… это не совсем суша, но и не вода. Я размышляла о сером пространстве, неопределенном, бесформенном, когда что-то не является чем-то одним, но и не совсем другим. А потом я подумала о ней. О нем, конечно, тоже, но в первую очередь о ней.

Лиза. Так ее звали. Она была женой. Его женой.

Мои отношения с ним сложились, если так вообще можно сказать, без всякого умысла. Однако после встречи с Лизой мои отношения с ним определялись не тем, чем они были, а тем, чем не были.

Через несколько дней после сцены на парковке Лиза пришла ко мне домой. Она сказала, что мои отношения с ее мужем – это не брак длиною в пятнадцать лет. И не обязательства длиною в двадцать. Мои отношения с ее мужем не переживали три выкидыша, не производили на свет двух детей – теперь уже подростков – и не выдерживали смерти бабушек и дедушек этих детей.

Я не думала ни о Лизе, ни об их браке, когда начала встречаться с ним. Я знала, что у него есть жена, но она не была для меня реальной, пока не появилась в тот дождливый день – не разгневанная, но спокойная.

Наш с Адрианом роман начался довольно банально. В исследовательском центре мне поручили работать над одним с ним проектом, так мы и познакомились. Адриан был местной знаменитостью, но меня он привлек своим обаянием. Поискав в Интернете, я выяснила, что он любит кино. После того, как мы закончили проект, я подошла к нему и пригласила на выходных в кино. Адриан отказался. Помню, поначалу он сопротивлялся. После корпоратива, на котором все порядочно напились, я похвалила его галстук и пригласила к себе – пропустить по стаканчику. На этот раз он согласился. Сдался – я вымотала его до предела.

Первые месяцы я не думала ни о чем, кроме удовольствия – его и своего. Мы разговаривали часами – ни дать, ни взять родственные души, и темы этих разговоров выходили далеко за рамки нашей общей любви к истории и языкам. Адриан рассказал мне то, о чем никогда никому не рассказывал: о самоубийстве своего отца, о том, как это повлияло на его жизнь, и о том, что больше всего на свете он боялся подвести своих детей.

Секс был отличный – много, в самых разных местах, обычно внезапно. В последний раз мы занимались сексом в конференц-зале. Напротив трибуны, за которой Адриан часто читал лекции. Окруженные оранжевыми сиденьями, куда я приносила стаканчики с водой для важных персон. Это заставило меня почувствовать свою власть – и его желание.

Адриан был от меня без ума, а меня заводило осознание того, что я обладаю такой властью над всеми уважаемым профессором. Когда мы гуляли, Адриана узнавали на улицах. Мне нравилось выражение благоговения на лицах окружающих, нравилось их восхищение его умом. Мне нравилось, что я знаю его сокровенные тайны.

Конечно, я оказалась не единственной, кто их знал. Я не раз задавалась вопросом, разговаривает ли Адриан в постели с женой, или это нечто особенное, что он делает только со мной. Описывает ли, что собирается с ней сделать, прежде чем осуществит это? Мне нравилось предвкушать что-то до того, как это случится. Я каждый день видела фотографию Лизы в кабинете Адриана и порой представляла их вместе, когда он был со мной.

Я не подумала о камерах наблюдения, которые привели к нашему увольнению, или о том, что мое появление на парковке послужит причиной ее визита.

Пока я брела по пляжу, не думая ни о чем конкретном, в голове всплыли мысли об отце. Воспоминания об отце частенько проникали в мое сознание, даже когда я пыталась их отогнать.

Мои друзья боялись его – дети зачастую могут видеть сквозь пелену вежливости, но их родители им восхищались.

Отец умел быть обаятельным, но порой внутри него словно что-то переключалось, он прищуривался и скрещивал руки на груди. Тогда мы с друзьями затихали и на цыпочках выходили из комнаты.

Что бы я ни делала – отца не радовало ничего, включая мои отличные оценки. Вместо этого отец ворчал из-за таких мелочей, как мой неаккуратный почерк, и просил учителя задавать мне дополнительные упражнения. Я вспомнила, как мы с отцом катались на велосипеде. Велосипед, который он купил, был для меня слишком большим. Я падала снова и снова, но отец повторял: «Вставай! Рано или поздно у тебя все получится!» Дома мама увидела мои окровавленные колени и не смогла скрыть своего удивления. Когда я отправилась умываться, отец начал кричать, а потом выскочил из дома, захлопнув за собой дверь. Сел в машину и уехал, взвизгнув шинами.