Завещание

— Как ты, так же. Сейчас умоюсь, позавтракаем и скорее в лодку. — Она изогнулась над водой, поддевала ее большими пригоршнями и бросала себе на лицо. Золотые брызги разлетались вокруг, с тонким звоном падали в реку. Нестеров завороженно смотрел на Калинкину, думал о себе как о постороннем: «Ну, Мишка, гад ты полосатый, кажется, втюрился ты по уши, как мальчишка. Уж не трепался бы хоть, сволочь, насчет женоненавистничества, не разводил бы турусы на колесах насчет неверности Симы… Ради того, чтобы с такой красавицей оказаться, и сам бы Симу отринул… Признайся, подлец, хоть сам себе в этом, будь честным… Не хитри, не пристало…»

— Пойдем, Миша. Я готова. — Калинкина прикоснулась к его руке своими мокрыми, холодными пальцами, но сквозь этот холодок Нестеров почувствовал, как пульсирует, бьет током энергия ее молодого существа. Он взял ее руку в свою и, отступив от ступенек, пропустил вперед, с трудом удерживая себя от желания поцеловать ее в затылок.

Через полчаса они плыли в лодке. Сидели друг к другу лицом: Калинкина на носу, с гребями в руках, он в корме, с веслом, конец которого был спрятан под мышкой изувеченной руки.

День был такой ясный, такой запашистый от расцветавших лугов, такой упоительный, что у Нестерова кружилась голова. Река катилась почти неслышно, поблескивали ее отмели, отражая в своей зеркальной глади белобокие облака. Суетливые стрижи будто невидимыми нитями прошивали небесные просторы, расчерчивая их на замысловатые фигуры. Бабочки, как разноцветные молнии, вспыхивали перед глазами и тут же исчезали в прибрежных кустарниках. Лес не просто зеленел, а пылал зеленью, и даже испарина над ним была пронизана изумрудными переливами.

Плыли молча, а точнее сказать, разговаривали молча, без слов, одними взглядами.

Нигде не отступая от указок безногого бакенщика: «Сначала доплывете до сломанной сосны, потом минуете мой шалаш на песке, дальше проплывете голубой яр с обнажениями жароупорной глины, тут пересечете реку и протокой подплывете прямо к Песчаной Гриве», — Нестеров и Калинкина часа через два приткнулись к берегу.

Нестеров вытащил на сушь лодку, причальную цепочку закрепил на корневище, торчавшее из намытого бугорком, будто просеянного через сито песка.

— Ну как, Дуня? Что будем делать? Если начнем стан сооружать и обед готовить, время потеряем. Если сразу пойти на местность, то может ходьба завлечь… до вечера проходим. — Нестеров держал в руках винчестер, не зная, то ли надеть его на плечо, то ли положить на землю.

— Точь-в-точь, как в сказке: налево пойдешь — голову потеряешь, направо отправишься — душу отдашь, — весело засмеялась Калинкина, лукаво сверкая на Нестерова огромными глазами. — А если сказать всерьез: пойдем. — Она взяла из лодки свое ружье и закинула его за спину.

«Я уж, кажется, и без этого и голову потерял, и душу отдал», — с затаенным неудовольствием подумал о себе Нестеров, чувствуя, что Калинкина догадывается о его мыслях.

— Пойдем, Дуня. Нечего нам здесь рассусоливать. В самом деле: без обеда не умрем, а палатки можно натянуть и вечером. — Он говорил нарочито грубоватым тоном, с некоторым ожесточением в отношении себя.

— Что берем с собой, Миша?

— За тобой лопата, за мной топор. Еще я прихвачу кайлу. Лупа, бинокль, компас всегда со мной.

Остальное свое имущество: палатки, провизию, два котелка, кружки — Нестеров завернул в свой плащ и спрятал на берегу, в зарослях разросшегося черемушника.

— Как пойдем, Миша? — спросила Калинкина, пристраиваясь в затылок Нестерову.

— Как велел бакенщик: сначала вдоль берега реки с километр до Ржавой промоины, потом примем круто вправо до Сухого яра.

Отправляясь на осмотр интересовавших его земель, Нестеров не ставил никаких новых целей, кроме визуального знакомства с прииском и рудником Тульчевского. Найти сразу какие-то признаки месторождения или наткнуться на какие-нибудь следы экспедиции — об этом нечего было и думать. Поисковый опыт Нестерова позволял ему смотреть на вещи трезво. Но и визуальное знакомство с местностью могло многое дать для будущего. Без этого просто невозможно было бы думать о реальных шагах по раскрытию тайны давней экспедиции.

До Ржавой промоины Нестеров и Калинкина шли шаг в шаг. Но когда километра через два они уткнулись в Сухой яр и, поднявшись на него, двинулись дальше, Нестеров заспешил. Он оторвался от Калинкиной, и только по его возгласам: «Дуня! Я здесь!» — она определяла, где он находится. Шла на его голос.

Всхолмленная местность, поросшая редким леском, была изрезана буераками, зияла обвалами, звенела родниками, катившимися в извилистую речку с круглыми стоячими кручами.

В одном месте Калинкина нагнала Нестерова. Скинув сапоги и засучив выцветшие брюки, Нестеров стоял по колено в воде и, сильно склонившись, рассматривал дно речки, усеянное разноцветной галькой.

— Что, Миша, не утерпел, за поиски самородков взялся? — пошутила Калинкина и опустилась на траву, вытягивая ноги в сапогах.