Завещание

Нестеров не спеша разделся, вошел в большую комнату с широкими, светлыми окнами. Женщина стояла возле стола в настороженной позе. В круглых серых глазах плескалась тревога. Она прикусила губы, безвольные руки повисли на бедрах, одно плечо поднялось, а второе, наоборот, опустилось. Внутреннее ожидание чего-то крайне необыкновенного сковало ее с ног до головы.

— Здравствуйте, Лидия Петровна, — произнес Нестеров сдавленным голосом, перебарывая стеснение.

— Здравствуйте. Кто вы? Я где-то вас видела. Убеждена, — скороговоркой сказала женщина, присматриваясь к Нестерову, окидывая взглядом его плотную фигуру и с мучительным напряжением вспоминая, где и когда она встречалась с этим человеком.

— Ошибаетесь, Лидия Петровна. Мы с вами никогда не встречались. Нестеров я, Михаил Иванович, а для вас просто Михаил или Миша, друг вашего мужа, Степана, Степы Кольцова.

— Нестеров?! Тот самый Мишель, о котором с такой лаской писал Степа?.. Присаживайтесь, пожалуйста! Вот здесь, вот сюда. Я знаю вас, знаю по фотографиям. Степа присылал. Как же вы у нас оказались? И когда? И надолго ли?.. — Зардевшись и приходя в состояние какого-то бесцельного суетного движения, говорила Лидия Петровна.

— Спасибо, я присяду и отвечу на все ваши вопросы, — сказал Нестеров и, шагнув в глубь комнаты, придвинул к себе стул.

Но это не успокоило женщину. Ей почему-то не хватало сейчас сил остановить себя, и она выскочила из комнаты, на ходу сказав:

— Извините, я поищу маму.

Послышался скрип дверей в глубине квартиры, стукоток, беготня, и вдруг все смолкло.

Нестеров осмотрелся. Он сидел в квадратной просторной комнате, заставленной обветшалой мебелью: потертый комод, залоснившийся диван, просевшее кресло, в простенке — столик с аккуратными стопками книг. Над столиком в рамке портрет Степана. Снимок один из последних: свисающий на лоб чуб, сильные складки от носа к подбородку, в прищуре темных глаз, устремленных в какую-то безвестность, усталость и тоска, как бы предчувствие неизбежности смерти, уже поджидавшей его. Тугой воротник гимнастерки с расстегнутой верхней пуговицей, чуть свисшие с плеч полевые погоны с малозаметными двумя просветами и двумя большими звездами возле кромок.

Он был снят на фоне самоходок, орудийных стволов, похожих не то на хоботы слонов, вскинутых великанами в ярости, не то на стволы деревьев, вывернутых с корнями и переломанных неистовой силой урагана.

«На редкость удачно схвачен. Похож очень. Вот таким он и был. И орудия тут же. Вероятно, взято с общего снимка», — подумал Нестеров, и взгляд его переместился ниже.

А ниже всего лишь на две четверти висел в такой же рамке еще один портрет — портрет мальчика. Круглое лицо, волосы, челкой спускавшиеся к бровям, озорные оттопыренные уши, глаза, переполненные весельем, и тонкие губы, сомкнутые, чтоб не дать звонкому смеху вылететь и рассыпаться серебряными горстями.

«Да ведь это Тимошка… любимец отца, его кумир и надежда… Знаком мне и он… — вспомнив рассказы Степана о своей семье, подумал Нестеров, прикидывая, сколько же теперь исполнилось мальчику лет. — …Десять… нет, больше — двенадцать. Много мне с ним будет забот… Хотя что много? В четырнадцать лет формируются в основном все решающие черты характера».

Рассматривая портреты, кидая взгляд своих пристальных глаз то на сына, то на отца, Нестеров думал о Лиде: «А вот она, по его рассказам, представлялась мне другой: чуть проще, доверчивее, да и, пожалуй, веселее… Как будто стержень в ней… настороженность в глазах, холодок в голосе… Но понять ее можно. Я чужой человек для нее… Это я знаю о ней все, а она обо мне, возможно, ничего не знает или знает совсем немногое».

Лидия Петровна возвратилась минут через пять, несколько сконфуженная таким длительным отсутствием.

— Извините великодушно, Михаил Иваныч. Маму наконец нашла, и самовар в ее верных руках. — Она чуть улыбнулась, подобрав полные, сочные губы.

Лидия Петровна села напротив Нестерова и впервые посмотрела на него спокойно, просто и без того возбуждения, которое бросило ее на немедленные поиски мамы. И он не отвел своих глаз от ее взгляда, выдержал и даже улыбнулся, чуть двинув бровями. «Теперь она ближе к моим представлениям о ней… Походит… на ту самую Лиду, которую любил Степан», — отметил про себя Нестеров.

— Ну, что же, Лидия Петровна, вот и пришел я. Обычно в таких случаях говорят: гора с горой не сходится, а человек с человеком… — Нестеров мучительно искал слова, а они, как нарочно, исчезали из памяти. Во рту было сухо, язык ворочался с трудом, как опухший.