Завещание Базиля Крукса

— Помните ли Пигот, — начал он, — что произошло, когда я нашел на ковре смятые футлярчики? Пустяки, сказали вы. И я бросил их, точнее бросил два из трех, ибо их было три. Между тем, в баре было только две рюмки, и в каждой по одной соломинке. Конечно, третий футлярчик мог остаться от соломинки, употребленной накануне.

Но когда выяснилось, что Уллохо подметал бар незадолго до преступления, и что капитан не входил до прибытия посетителей, стало ясно, что и третья бумажка была брошена в одиннадцатом часу утра. Значит, было три соломинки.

Я сразу заметил, что третий футлярчик представляет некоторую особенность. У него прорваны оба конца. Это могло произойти совершенно случайно. Но могло было быть и не так. Можно допустить, что футлярчик был продырявлен разными лицами в разное время. И когда эта мысль пришла мне в голову, способ введения яда в стакан синьора Тейа перестал быть для меня загадкой.

Но кто же мог приготовить соломинку? Я сразу остановился на Рамоне. Соломинки хранились у него на кухне, и именно он подал их Тейа через дверь, хотя никто его об этом не просил. Те же сведения, который я почерпнул в гостиной, укрепили меня я этой мысли.

— Мне показалось, — перебил его Нунец, — что вы не нашли там того, что искали.

— Дело шло о цианистом калии, друг мой, — продолжал Транкиль. — Как только капитан рассказал мне о коллекции бабочек, происхождение цианистого калия стало для меня совершенно ясным. Всякий хороший коллекционер имеет небольшой запас этого яда. Дело в том, что крупных бабочек нельзя убивать так, как убивают мелких простым сжатием брюшка пальцами: они стали бы биться и попортили бы себе крылышки. Им впрыскивают шприцем немного цианистого калия. Вот я и стал искать. Шприц попался мне под руку, но цианистого калия я не нашел. Значит, его кто-то взял.

Рамон служил еще при дяде капитана Родериго и мог знать о яде.

Но какой смысл мог быть Рамону убивать Тейа? Никакого! Иное дело если намеченной жертвой был капитан Родериго. Правда, у Рамона вряд ли могли быть причины к устранению капитана. Но он мог быть орудием в руках других людей.

И тут мне пришло в голову два случайных открытия. Накануне убийства Бартоломео наблюдал за странными действиями синьора Тейа, проследил, как Рамон, одетый в форму капитана «Альдебарана», проник в вертеп в отдаленной части города и там толковал за картами с подозрительными людьми. На следующий день я видел в том же вертепе Грегорио. Антиквар и был подстрекателем.

Тыкая пальцем в старого повара, Транкиль воскликнул:

— Говорите, Рамон! Ошибся ли я.

— Вы сказали чистейшую правду, синьор. Я убил синьора Тейа вместо капитана. И все инструкции дал мне Грегорио. Он же дал мне и капитанскую форму и приказал мне сначала усыпить команду, а затем, если ему не удастся найти то, что ему было нужно, убить капитана.

— Но что именно он искал?

На этот вопрос не последовало ответа, по крайней мере от Рамона. Старик задрожал мелкой дрожью и стал всхлипывать. Он, казалось, внезапно лишился и тех остатков ума, которые у него еще были.

— Стойте! — произнес Пигот. — Сознанию этого сумасшедшего старика я придаю мало значения, пока мне не будет объяснено, как именно попал яд в стакан Тейа.

— Очень просто, — спокойно заявил Транкиль. — Рамон смазал ядом одну из соломинок. Как хотел он заставить капитана взять именно ее? Рамон знал, что на яхте ожидается гость, дело идет о вас, Нунец, и потому оставил в баре только две соломинки, из которых одна была сломана. Элементарная вежливость должна была заставить капитана предложить гостю целую. В этот миг Рамон и должен был появиться с пучком соломинок, в том числе с отравленной, предназначенной для капитана.

— Хм! — проворчал Пигот. — Но этот план оказался бы никуда не годным, если бы вдруг случилось так, что на борту яхты находится четыре гостя.

— Рамон слышал, что синьора Лаура попросила портвейна, а Каучо оранжад. Им не нужно было соломинок, а Нунеца еще не было. Значит хватало двух соломинок, бывших в наличности. А число присутствовавших в баре людей только благоприятствовало плану, затемняя положение.

— Вы скажете, что я ничего не понимаю, — вмешался Нунец. — Но почему Рамон не отравил просто сломанную соломинку?

— Этот вопрос и меня заставил задуматься, — сознался Транкиль.

— Но объяснение крайне просто. Если бы Рамон поступил так, то подозрение легко обратилось бы против него. К тому же, из сломанной соломинки пить нельзя. Значит, ее наличность заставляла потребовать новых соломинок. А при таких условиях положение Рамона сильно облегчалось. Как допустить, что из 30 соломинок была отравлена только одна, и что ее взял потерпевший?

— Капитан, вы сильно затруднили мою работу тем, что сказали: «Рамон подал нам в дверь соломинки, и мы стали пить», тогда как нужно было сказать: «Мы отпили, и после этого Рамон принес нам соломинки». А ведь дело было именно так. Рамон появился в дверях бара только после того, как вы отпили в первый раз, и предложил вам среди тридцати соломинок ту отравленную, которую вы должны были взять, не могли не взять.

— А почему я не мог ее не взять?