Завещание бессмертного

Эвбулид удивлялся, что за зргастулом по–прежнему бурлит жизнь с ее тревогами и обидами. Он не мог понять, зачем вообще родился, жил, любил, страдал… А потом и вовсе началось что–то непонятное — целыми днями ему мерещились знакомые голоса: Квинта, Гедиты, детей — Диокла, Клейсы, Филы, своего раба Армена, Фемистокла, даже тех людей, которых он видел считанные часы, — триерарха «Афродиты», на которой он попал в плен к пиратам… бросившегося вместе с дочерью в бушующее море, чтобы не стать их жертвами Дорофея с дочерью… главаря морских разбойников — Аспиона…

Они окликали его из–за стены, звали с крыши, из–под пола, со всех углов, жалели, угрожали, предупреждали, советовали…

Из последних сил он метался по сторонам, рвал ногтями дверь, царапал стены, в изнеможении падал на пол, затихал, а голоса не умолкали, грозя ему безумием.

— Эвбулид! Эвбулид! — стонала невидимая Гедита. — Диокл сбежал! …Квинт требует возврата долга и мельницы. Клейса заболела… Что мне делать?!

 - Гони мои двенадцать мин и мельницу! — хохотал Квинт. — С процентами, да поживее! Не хватало мне еще судиться со своими старыми друзьями!

 - Но Квинт… — шептал Эвбулид. — Я отдам!

 - Когда?! Я проиграл уже все сокровища Коринфа, и мне не хватает как раз этих денег, чтобы отыграться у консула Муммия! Гони немедленно, или я продам в рабство твою старшую дочь!

 - Квинт, ты не посмеешь! Долговое рабство в Афинах давно отменено!

 - Плевать я хотел на твои Афины и их законы! Выбирай — или долг, или твоя дочь Фила!

 - Ты шутишь, Квинт!..

 - Разве ты когда–нибудь видел, чтобы я шутил?..

 - В волны, Эвбулид, скорее в волны! — советовал из–за двери Дорофей. — Смотри, как делаем мы с дочкой, — это совсем не страшно… Раз и — свобода!

 - Отец, не забудь, когда вернешься, рассказать про триумф в Риме! — просил Диокл.

 - Рабство есть результат не справедливости, а насилия! — доказывал Фемистокл.

Эвбулид затыкал уши, кричал, чтобы заглушить эти голоса, но они пробивались сквозь его слабые пальцы:

 - Господин, ты свободен…

 - Но ты убил моего человека, земляка моих людей. Значит, с тебя уже полтора таланта!

 - А мой братик тоже будет из глины, как наш Гермес, что живет за дверью?

 - Все, кто живы, ко мне!!

Через три дня голоса оставили Эвбулида. Никто больше не звал его, никого не было слышно за стенами эргастула. То ли забывшая о нем, то ли решившая, что наказанный раб умер от голода, ключница перестала носить воду.

Боясь расплескать ту дурно пахнущую жидкость, что оставалась на дне миски, Эвбулид время от времени подползал к ней и, низко наклонившись, по–собачьи лакал ее.

Вскоре одиночество стало тяготить его и мучать не меньше, чем раньше навязчивые голоса. Плача, Эвбулид то звал Гедиту с Диоклом, Армена и даже Аспиона, то колотил вялыми кулаками в дверь, окликая Сира, привратника, ключницу.

Но за эргастулом по–прежнему было тихо. Очевидно, напуганный Протасием Филагр отослал на поля всех рабов до единого.

Однажды, когда Эвбулид потерял уже всякую надежду на связь с внешним миром, снаружи послышался торопливый шепот:

 - Афиней!..

Он недоверчиво приподнял голову, решив, что ослышался, но шепот явственно повторился:

 - Афиней!

Это был не призрачный голос Гедиты или Филы, а живой, взволнованный женский голос, совершенно незнакомый ему:

 - Афиней, ты жив? Откликнись, это я — Домиция!..

Опираясь о пол дрожащими руками, Эвбулид на коленях подполз к двери и, не в силах вымолвить слова, толкнул ее ладонью.

 - Живой! — обрадовался голос.

Дверь осторожно скрипнула, приоткрылась. В ночном проеме, на фоне усеянного звездами неба, появилась женская фигура.

Бесшумно опустившись на колени, она поставила на пол кувшин и миску с едой и принялась гладить Эвбулида по лицу, волосам, шепча:

 - Я знала, я верила, что мы еще встретимся! Родной мой!..

 «То были голоса, теперь — видение, и совсем как живое… Но все же это лучше, чем быть одному!» — подумал Эвбулид и вслух спросил, не узнавая своего голоса:

 - Кто ты?

 - О, Минерва, это не он! — вскричала девушка, отшатываясь от Эвбулида.

Она произнесла эти слова по латински, и Эвбулид, как ни было затуманено его сознание голодом, понял, что это — та самая римлянка–рабыня, о которой Протасий сказал Филагру, что ни один волос не должен упасть с ее головы.

 - Постой! — протянул он руку, содрогаясь от мысли, что девушка исчезнет так же внезапно, как появилась. — Только не уходи!..

Но римлянка оттолкнула его руку и, с криком: «Не он! Не он!», — выбежала из эргастула.

С упавшим сердцем Эвбулид слушал, как, скрипнув, захлопнулась дверь и как торопливо закрывался тяжелый засов. В клетушке эргастула снова стало темно и тихо.

«Опять один! — закрыл глаза Эвбулид. — Зачем она приходила сюда, и почему я — это не я? Кого она ожидала здесь увидеть? А может, ее вообще не было?.. Конечно же, не было! — принялся успокаивать себя он. — Как не было ни Гедиты, Квинта, триерарха с «Афродиты», как скоро не будет и меня…»

Он собрался было лечь прямо у двери, но пальцы неожиданно натолкнулись на какой–то предмет. Эвбулид ощупал его и вскрикнул от радости, узнав в нем кувшин, который принесла девушка.