Завещание чудака (илл. Эдуарда Риу)

Разумеется, в данном случае судьба допустила одну из тех грубых ошибок, которые ей очень свойственны, предлагая этому несимпатичному, неинтересному человеку часть наследства Вильяма Гиппербона, если это действительно входило в намерения покойного члена Клуба Чудаков.

На другой день после похорон в пять часов утра мистер и миссис Титбюри вышли из дому и отправились на Ок-свудсское кладбище. Там они разбудили сторожа и голосами, в которых чувствовалось живое беспокойство, спросили:

– Ничего нового… за эту ночь?

– Ничего нового, – ответил сторож.

– Значит… он действительно умер?

– Так мертв, как только может быть мертв умерший, будьте спокойны,

– объявил сторож, тщетно ожидавший какой-нибудь награды за свой приятный ответ.

Могут быть спокойны, да, разумеется! Покойник не пробудился от вечного сна, и ничто не потревожило отдыха мрачных обитателей Оксвудсского кладбища.

Мистер и миссис Титбюри успокоенные вернулись домой, но еще дважды в тот же день, после полудня и вечером, и рано утром на другой день снова проделали этот длинный путь, для того чтобы самим убедиться, что Вильям Дж. Гиппербон так и не вернулся в этот подлунный мир.

Но довольно говорить об этой чете, которой судьба предназначила фигурировать в такой странной истории, чете, которую ни один из соседей не счел нужным поздравить с выпавшей на ее долю удачей.

Когда двое репортеров газеты Фрейе Црессе дошли до Ка-люмет-стрит, находившейся неподалеку от одноименного с ней озера в южной части города, в исключительно населенном промышленном квартале, они спросили полицейского, где находится дом, в котором жил Том Крабб. Это был дом № 7, но он принадлежал, но правде говоря, не самому Тому Краббу, а его антрепренеру. Джон Мильнер сопровождал его на все те незабываемые побоища, откуда участвующие в них джентльмены в большинстве случаев уходили в подбитыми глазами, поврежденными челюстями, переломанными ребрами и выбитыми зубами. В этой области Том Крабб был профессионалом, считаясь чемпионом Нового Света с тех пор, как победил знаменитого Фитсимонса, в свою очередь победившего не менее известного Корбэта.

Репортеры без всякого затруднения вошли в дом Джона Мильнера и были встречены самим хозяином, человеком среднего роста, невероятной худобы – лишь кости, обтянутые кожей, только мускулы и нервы. У него был пронизывающий взгляд, бритая физиономия и острые зубы. Он был проворен, как серна, и ловок, как обезьяна.

– Том Крабб? – спросили его репортеры

– Он заканчивает свой первый завтрак, – ответил Мильнер недовольным тоном.

– Можно его видеть?

– По какому поводу

– По поводу завещания Вильяма Гиппербона и чтобы сообщить о нем в нашей газете

– Когда дело идет о том, чтобы поместить сведения о Томе Краббе, – ответил Джон Мильнер, – то его всегда можно видеть.

Репортеры вошли в столовую и увидели того, о ком только что говорили. Он прожевывал шестой кусок копченой ветчины и шестой кусок хлеба с маслом, запивая их шестой кружкой пива в ожидании чая и шести маленьких рюмок виски, которыми заканчивался обычно его первый завтрак. Он съедал его в половине восьмого утра, а за этим первым завтраком в разные часы дня следовали пять других кормежек. Мы видим, какую важную роль играла цифра шесть в существовании знаменитого боксера, и, может быть, ее таинственному влиянию он обязан был тем, что попал в число шести наследников Вильяма Гиппербона.

Том Крабб был колоссом. Его рост превосходил на десять дюймов шесть английских футов. Ширина его плеч равнялась трем футам. У него была громадная голова, жесткие черные волосы, совсем коротко остриженные, под густыми бровями большие круглые, глупые глаза быка, низкий покатый лоб, оттопыренные уши, выдвинутые вперед в форме пасти челюсти, густые усы, подстриженные в углах губ, и рот, полный зубов, потому что все самые здоровые удары по физиономии до сих пор не вышибли ни одного из них. Туловище его было похоже на пивную бочку, руки – на дышла, ноги – на столбы, созданные для того, чтобы поддерживать все это монументальное сооружение в образе человека.