Завещание чудака. Рассказы

Часы начали отбивать двенадцать. Громким вздохом ответили присутствующие в зале, и, подобно сильному порыву ветра, он вырвался через окна здания на улицу, запруженную народом. Нотариус Торнброк встал со своего места. Тотчас наступила тишина — глубокая, взволнованная тишина, подобная той, какая бывает в промежутке между блеском молний и раскатом грома, когда вдруг становится тяжело дышать. Господин Торнброк, стоя у стола, занимавшего центр эстрады, скрестив руки на груди, с сосредоточенным лицом ждал, когда замрет последний звук последнего, двенадцатого удара часов. На столе перед ним лежал конверт, запечатанный тремя красными печатями с инициалами покойного.

Наконец наступил тот самый миг — и нотариус Торнброк сломал печать, вынул бумагу, на которой виднелась подпись, сделанная хорошо знакомым почерком завещателя, затем вчетверо сложенную карту и маленькую коробочку дюймом в длину, столько же в ширину и с полдюйма в высоту. Затем, вооружившись очками, пробежал глазами первые строчки документа и громким голосом, хорошо слышным даже в самых отдаленных углах зала, прочел следующее:

— «Мое завещание, написанное моей рукой, в Чикаго, третьего июля 1895 года. Будучи в здравом уме и твердой памяти, я составил акт, который заключает в себе мою последнюю волю. Эту волю мистер Торнброк и мой коллега и друг Джордж Б. Хиггинботам, председатель «Клуба чудаков», обязуются исполнить полностью, так же как и распоряжения, касающиеся похорон».

Наконец-то настало время получить ответ на вопросы, мучившие жителей Чикаго, и разрешить все предположения и гипотезы, накопившиеся за дни лихорадочного ожидания!

Нотариус Торнброк, не обращая внимания на волнение слушателей, читал дальше:

— «…До сих пор ни один из членов «Клуба чудаков» не проявил никаких чудачеств. Равным образом и пишущий эти строки не выходил ни разу за пределы своего банального существования. Но то, что человеку не удалось совершить при жизни, может совершиться в том случае, если его последняя воля будет исполнена после смерти».

Одобрительный шепот пронесся по рядам присутствующих, и господин Торнброк сделал полуминутную паузу.

— «Мои дорогие коллеги, — опять начал нотариус, — вероятно, не забыли, что если я чувствовал к чему-нибудь сильную страсть, то только к благородной игре в «гусек», распространенной в Европе и особенно во Франции. Там считают, что она заимствована из Эллады, хотя греки никогда не видали, чтобы в игре принимали участие Платон, Фемистокл, Леонид, Аристид и Сократ[57], — никто вообще из героев ее истории. Я ввел эту игру в нашем клубе. Меня всегда горячо волновало разнообразие деталей и капризы всевозможных комбинаций, когда одна чистая случайность руководит теми, кто стремится одержать победу на оригинальном поле битвы».

Но для чего, с какой стати игра в «гусек», пусть благородная, неожиданно появилась в завещании Уильяма Дж. Гиппербона?… Подобный вопрос пришел в голову каждому из слушавших нотариуса, а он продолжал:

— «Игра эта, как все знают, состоит из целой серии клеток, расположенных в известном порядке — с первой и по шестьдесят третью. В четырнадцати из них изображен гусь, домашняя птица, так несправедливо обвиняемая в глупости. Ей надлежало бы быть реабилитированной в тот самый день, когда она спасла Капитолий[58] от нападения Бренна и его галлов».

Некоторые скептики из присутствующих начали думать, что покойный Уильям Дж. Гиппербон желал просто посмеяться над публикой, расточая похвалы представителям гусиного рода.

— «В означенной игре за вычетом четырнадцати вышеуказанных клеток остается еще сорок девять, из которых шесть заставляют играющих платить следующие штрафы: простой штраф — в номере шестом, «на мосту»; двойной- игрок платит в девятнадцатой клетке, где вынужден оставаться в «гостинице»; пропуская два хода; тройной штраф — в тридцать первом квадрате с «колодцем», в котором партнер сидит до тех пор, пока другой не явится занять его место; а также: двойной штраф — в сорок второй клетке с «лабиринтом»; тройной штраф — в пятьдесят второй, где он попадает в «тюрьму», еще раз тройной — в пятьдесят восьмой клетке с «мертвой головой», откуда игрок обязан начать всю партию сызнова».

Нотариус Торнброк остановился, чтобы перевести дух после длинной тирады, а в зале раздались голоса нескольких недовольных. Они тут же были остановлены большинством зрителей, видимо, сочувственно относившихся к покойному. Но, в конце концов, не пришли же сюда все эти господа только для того, чтобы выслушать лекцию о благородной игре в «гусек»?!

— «…В конверте вы найдете сложенную карту и коробочку. На карте изображена игра в «гусек» с новым расположением клеток, которое я придумал и хочу теперь сообщить публике. В коробке две игральные кости, точная копия тех, какими я имел обыкновение пользоваться в своем клубе. Как самая карта, так и игральные кости предназначаются для партии, которая будет сыграна на нижеследующих условиях».