Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина

В своем труде «Происхождение Британии» («Origines Britannicae», 1685) Стиллингфлит предположил, что Британия была обращена в христианство самим апостолом Павлом, прибывшим на остров всего через несколько лет после смерти Христа. Но даже если христианизация была начата не самим Павлом, то, по мнению Стиллингфлита, она произошла все же именно в апостольские времена, откуда следовало, что британская вера имела своим источником непосредственно Палестину, после чего началась ее независимая история, с собственным, исходившим прямо от апостолов, епископским преемством и «чистой», неримской литургией. Во времена саксонских завоеваний церковь выжила, продолжал рассуждение Стиллингфлит, в кельтских королевствах на севере и западе страны и противостояла миссии Августина Кентерберийского, посланного папой Григорием I. Из всего этого следовало, что истинно христианской страной на самом деле оставалась одна лишь Англия, а также то, что только Англия имела опыт истинной веры и, по-видимо-му, особую связь с Богом.

В дискуссии, развернувшейся после публикации «Origines Britannicae», Стиллингфлит смягчил свою позицию, признав, что имелись и другие народы, в частности, на юге Европы, которые были обращены в апостольские или постапостольские времена [397] .

Есть основания предполагать, что до своей добровольной ссылки в Нидерланды и до того, как английское правительство начало его преследовать и исключило из колледжа Крайст-Чёрч, Локк был представителем именно, если можно так выразиться, англикано-арминианской концепции, последователем Ричарда Гукера, Генри Хаммонда, Питера Хейлина и Джона Фелла. При этом под влиянием ремонстранта Лимборха взгляды Локка приобрели отчетливо толерационистский характер, что сблизило его со всеми диссентерами (в том числе и кальвинистами), как на континенте, так и в Англии, и создало особый локкеанский образ англиканской церкви как церкви не наднациональной и надгосударственной (наподобие римско-католической), не национально-государственной (наподобие англиканской реставрационной), а вненациональной и политически «невидимой», подчиняющейся евангельскому принципу отделения церкви от государства.

Его позиция нашла выражение в «Послании о толерантности»: «Но в конечном счете главное соображение, полностью разрешающее спор, заключается в следующем. Даже когда мнение магистрата относительно религии здраво, а путь, который он предписывает, истинно евангельский, то, если внутренне я все-таки не убежден, следовать по нему будет небезопасно. И вообще никакой путь, на который я встану против велений моей совести, никогда не приведет к святым обителям. Я могу разбогатеть способом, который не доставляет мне радости, могу исцелиться от какой-то болезни с помощью лекарств, в которые не верю, но я не могу быть спасен религией, которой не доверяю, и богослужением, к которому питаю отвращение. Неверующий понапрасну будет примерять на себя внешние проявления вероисповедания другого человека. Только верою и внутренней искренностью приобретается Божье признание. Самое подходящее и проверенное лекарство не сможет повлиять на пациента, если его желудок извергнет его, как только он его проглотит. И не следует вливать лекарство в горло больного, если в силу его специфической телесной конституции оно наверняка станет для него ядом. Что бы ни вызывало сомнение в религии, одно во всяком случае бесспорно: религия, в истинность которой я не верю, не может быть для меня ни истинной, ни полезной. А потому напрасно правители заставляют своих подданных присоединяться к своему церковному общению под предлогом спасения их душ. Если они веруют, то придут сами, если же не веруют, то их приход не принесет им никакой пользы. Короче говоря, каким бы великим ни было притязание на добрую волю, милосердие и спасение человеческих душ, людей нельзя принудить к спасению, имеется в них на то воля или нет. И поэтому в конечном итоге они должны быть предоставлены своей собственной совести» [398] .

Политика «единообразия», которую Локк в своих первых работах считал правильной, способствующей национальному единству, и противопоставлял хаосу и беспорядку гражданскои воины [399] , теперь представляется ему угрожающей безопасности государства: насилие и преследования по религиозному признаку порождают в обществе раскол.