Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина

Пуритане появились в начале 1560-х гг., выступив против решения оставить традиционно использовавшееся католическими священниками облачение – стихарь и ризу. Встал вопрос о «вещах безразличных», adiaphora, каковыми, с точки зрения англикан, являлись форма принятия причастия или способ церковной организации в виде епископата. С точки зрения пуритан, это были вещи далеко не безразличные, и они не могли трактоваться иначе, как «идолопоклонство» и «остатки папства».

Вместо епископата пуритане предлагали ввести пресвитерианское церковное устройство с советом пасторов и старейшин из числа мирян. Уже в 1580-х гг. пресвитериане преследовались и назывались высшим духовенством англиканской церкви – такими, как архиепископ Кентерберийский Уитгифт, «папистами, анабаптистами и бунтовщиками» [426] . Что касается умеренных пуритан, то, в отличие от пресвитериан, они не подвергались преследованиям [427] .

Ситуация с преследованиями в доелизаветинский и елизаветинский период анабаптистов (заявлявших, что Христос не был по плоти от Девы Марии, что не следует крестить младенцев и что христиане не должны служить в качестве магистратов, носить оружие или приносить клятвы) и анти-тринитариев (считавших учение о Троице выдумкой католиков, отсутствующей в самом Священном Писании) обрисована Д. Коффи: «Магистраты XVI века подвергали казням как еретиков только тех, кто был менее консервативен в теологическом смысле, чем они сами. Другими словами, католические магистраты сжигали на кострах широкий круг еретиков, находившихся „левее“, включая лоллардов, лютеран, кальвинистов и анабаптистов. <…> В отличие от католиков, лютеране применяли смертную казнь только в отношении „сакраменталистов“ (цвинглианцев и кальвинистов) и анабаптистов, в то время как кальвинисты считали оправданным казнить анабаптистов или антитринитариев. Характерно, что в своей „лютеранской“ фазе Томас Кранмер поддерживал сожжение еретиков-сакраменталистов, взгляды которых он позднее сам разделял. Как только он занял более радикальную позицию по вопросу о евхаристии, левее него остались только анабаптисты и антитринитарии, и, как и Кальвин, он без тени сомнения приговаривал их упрямых лидеров к смерти» [428] .

При Якове I (1603–1625) елизаветинская политика «единообразия» была продолжена, однако в конце правления новый король воодушевился идеей церкви, способной «включить» в себя более широкий круг прихожан, в том числе умеренных пуритан, послушных власти кальвинистов, арминиан и даже так называемых церковных папистов – католиков, регулярно принимавших участие в англиканских богослужениях.

Яков I не стал вмешиваться в Тридцатилетнюю войну и даже предпринял шаги, свидетельствовавшие о его желании восстановить мир на континенте. В 1623 г., пытаясь договориться с Испанией о женитьбе своего сына, будущего Карла I, Яков I даже помиловал всех католических «отказников», рекьюзантов, чем вызвал гнев пуритан, назвавших короля пособником «вавилонской блудницы» [429] . После неудачи с Испанией Яков обратил взоры к Франции и незадолго до смерти заключил соглашение о женитьбе своего сына на принцессе Генриетте-Марии, дочери французского короля Генриха IV и Марии Медичи.

Заключение этого брака в 1625 г. не могло не вызвать подозрения в прокатолической ориентации Карла I, хотя в стране продолжалось преследование католиков, крещения, свадьбы и похороны по католическому обряду были запрещены, а чтобы получить право занимать какие-либо государственные должности, католики должны были переходить в англиканство. Впрочем, в 1630-е гг. появились признаки усиления позиций католиков и страну охватил страх перед «папским заговором». Как и его отец в последний период жизни, Карл I приблизил к себе арминиан (т. е антикальвинистов). Радикальные пуритане считали их замаскированными папистами в церкви, обслуживавшими неприкрытое папство при дворе.

Отличительной особенностью английских арминиан было не только отрицание произвольно, через предопределение, даруемой благодати, но и утверждение о новом источнике благодати, доступном через таинства. И поэтому они ориентировались в богослужении не на проповедь «избранных», а на литургию и таинства, даровавшие благодать всем без исключения, передвигали престол в восточную часть церкви и отгораживали его наподобие алтаря, где и совершался обряд причастия. Заходившим в церковь следовало кланяться в сторону престола, а во время службы прихожане могли ощутить «красоту святости» [430] .