Завещание фараона

Царица между тем поднялась на помост и села в одно из кресел. В соседнее опустилась девочка четырех лет, что шла рядом с солнцеподобной. Стройностью стана, глазами и пышными волосами она чудно походила на Нефертити, правда, кожа ее была светлее, а черты лица — нежнее и мягче. В волосах ее тоже сиял урей, а хрупкую детскую фигурку облекало платье из драгоценнейшего египетского льна — полупрозрачного, словно туман. Тонкий серебряный пояс украшал этот наряд.

— Взгляни, о царь, — кивком указал Мена. — Твоя племянница, двоюродная сестра Ирихита. Царевна Бекарт. Какая милая…

— Что?.. — вздрогнул Агамемнон, отвлеченный от своих мыслей. — А… Да, конечно.

Девочка тем временем поудобнее устроилась в кресле. Ее личико не выражало ни страха, ни беспокойства — лишь любопытство и чистое, невинное детское предвкушение увлекательного представления, праздника.

— Мам, — негромко позвала царевна. — А это будет так же, как тогда того осла, начальника… ну… должность забыла… так же, как тогда его живым в клетку к голодным львам бросили? Или интереснее?

— Бекарт, — строго нахмурилась, повернувшись к своей четырехлетней дочери, царица. — В наказании подчиненных нельзя видеть развлечение. Наказывать следует для дела и за дело, а не ради собственной прихоти.

— Но, мама! Это так весело! — изумилась девочка. И засмеялась: — Они же так кричат, бегают… Так забавно! И ради чего?.. Все равно это закончится одним!

— Мне не нравятся твои слова, Беки, — покачала головой Нефертити. — Ты еще слишком мала, чтобы быть такой жестокой.

— Разве это жестоко, мама?.. — поразилась малышка. — Я никогда об этом не думала… Но ведь ты сама!..

— Я наказываю за дело. И не вижу в этом ни развлечения, ни удовольствия. Смертная казнь тем и страшна, что должна применяться редко, только тогда, когда вина человека действительно велика. Иначе твои подданные начнут относиться к ней как к должному и в конце концов, отчаявшись и потеряв страх, восстанут.

— Восстанут?..

— Их ощущение страха притупится.

— Ощущение притупится?! — Бекарт подалась вперед, глаза ее расширились и заблестели, ноздри тонко очерченного носа затрепетали. — О-о нет, мама! Это ощущение никогда не сможет притупиться! Крики жертвы, залитый алым песок на арене… особенно здорово, когда лев прокусил артерию и кровь бьет толчками, в такт сердцу! Судороги, агония, пена на губах, мучения… Разве может это надоесть?!

Нефертити откинулась на спинку кресла, с изумлением и долей страха глядя на свою маленькую дочь.

— О-о… — покачала она головой. — Ты пойдешь дальше меня, будущая царица Бекарт… Если твоя жестокость будет идти рука об руку с рассудком. Иначе ты погубишь Египет! Впрочем, сейчас мы прибыли не на казнь. Это — жертвоприношение богам.

Девочка недовольно насупилась.

— Но здесь ведь будет кровь? — уточнила она.

— Да.

Личико Беки просияло.

— А в чем тогда разница между…

— Молчи! — испуганно остановила ее царица. — Ты чуть не произнесла святотатство! Смотри. Выходит жрец.

Бронзовые двери храма Амона открылись, и из них вышел молодой жрец, весь в белом, с украшенной перьями головой — знаком посвящения. В руках он держал острейший меч с широким лезвием.

Жрец медленно взошел по ступеням жертвенника и приблизился к алтарю, где опустился на колени перед статуями божеств.

На площади стало тихо-тихо. Люди напряженно смотрели.

Священник вскочил, простер руки к небу, а затем обернулся к вратам храма.

Все устремили взгляды туда, куда смотрел жрец.

Из прохладного мрака врат вышли еще двое посвященных, облаченные в белое, и встали по обе стороны от входа.

Каждый на площади затаил дыхание.

И в молчаливую солнечную тишину из темного коридора вышла Агниппа. На ней была ничем не скрепленная длинная белая одежда. Девушка шла босая, и ноги ее по щиколотку утопали в мягком ворсе ковровой дорожки. Немыслимая бледность покрывала ее лицо, словно пленница уже сошла в область Аида, но ни волнения, ни страха не читалось на нем. Губы почти не заметны — но твердо сжаты. Волосы распущены и пышным плащом окутывают ее, золотом переливаясь на солнце. Глаза… В них ни слез, ни боли, ни волнения. Они словно уже видят то, что запретно простым смертным. Они устремлены в Вечность. Девушка еще здесь, но скоро все исчезнет для нее. Неземная отрешенность лежала на ее лице.

Она медленно шла с гордо поднятой головой под взглядами сотен людей. Из-под тени храмовых стен вышла на слепящее солнце площади — но, казалось, даже не заметила этого.

Взошла на жертвенник. Запрокинув голову, посмотрела на синее ясное небо, раскинувшееся над ней, на солнце, потоками льющее свои теплые лучи на разомлевшую в сладостном томлении землю, притихшую в этот жаркий час.

Что Агниппе была эта жара! Она наслаждалась ею. Скоро она уйдет в вечный холод, в вечную тьму.

За городскими стенами неспешно нес свои глубокие воды Нил, и драгоценной оправой возле Фив обрамляли его берега зеленые сады. В небе, высоко-высоко, чертили круги птицы…

А где-то далеко-далеко, у начала Дельты, спокойно дремали в жарком мареве пирамиды, ничем не уступая сонным скалам, что высились тут, у Фив, храня гробницы царей.