Завещание фараона

На мгновение Мена забыл все. Он не верил собственным глазам. Атрид, простой юноша, пришедший к ним однажды ночью; Атрид, вкалывавший в их саду; Атрид, по уши влюбленный в Агниппу… Атрид — царь Эллады! Великий Агамемнон, разгромивший Персию и хеттов, мудрый политик, объединивший всю Грецию под своей властью, человек, известный всей Ойкумене, которого месяц назад чествовала вся Греция и все Афины — и которому Агниппа не поклонилась на площади…

Боги, не спит ли он?

Или от свалившегося несчастья он сошел с ума?..

А Атрид, увидев Мена, сначала покраснел до корней волос, представив, что тот может о нем подумать… но уже мгновенье спустя вся кровь отхлынула к его сердцу, и лицо побелело, став прозрачнее пены морской.

Мена не ворвался бы просто так к царю.

Агамемнон вскочил с кресла.

— Мена, что случилось?! — крикнул он.

Глаза его лихорадочно мерцали

Старик опомнился.

— Ца… Атр… — он не знал, как теперь обращаться к Агамемнону, и наконец просто сказал: — Агниппу украли египтяне!

Атрид похолодел. Ноги его подкосились, и он рухнул обратно в кресло.

— Послы Нефертити, — пробормотал он. — Я должен был сразу понять… Сегодня они просили меня разыскать вас. Я солгал им, но, видимо, кто-то все же сообщил!.. И я догадываюсь кто, — в голосе Атрида прозвенел металл.

— Какой-то высокий темноволосый аристократ, — ответил Мена.

Агамемнон криво усмехнулся и дернул щекой, словно у него болел зуб.

— Ипатий. — Губы его сжались. — Я своими руками убью этого мерзавца! — ладонь его легла на рукоять меча. Юноша вскочил.

Мена покачал головой и слегка улыбнулся.

— Не нужно, царь. Этот клинок оборвал его презренную жизнь. — Старик достал из-под плаща свое оружие и бросил к ногам Агамемнона. Остро наточенное ассирийское железо зазвенело на мраморных плитах.

Атрид спустился со своего возвышения, прошел через весь зал и, подойдя к Мена, положил ему руку на плечо.

И очень серьезно посмотрел в глаза.

— Мена, — заговорил он. — О том, что ты был первым советником фараона, я узнал лишь сегодня вечером. Но о том, что ты честный и благородный человек, мне известно давно. Ты убил Ипатия, оказавшегося предателем. Он был до недавнего времени моим первым советником. Пусть же первый советник фараона станет в Греции первым советником царя!

И, повернувшись к залу, крикнул:

— Начальника стражи сюда!

Не прошло и минуты, как перед Агамемноном склонился высокий крепкий мужчина в алой тунике и блестящем бронзовом нагруднике.

— Ты звал, о царь?

— Немедленно гонца в Пирей. Пятьдесят военных триер, самых быстроходных, к бою! Мы выходим в море. Мена, иди за мной! — уже на ходу бросил царь своему новоиспеченному ошарашенному советнику. Конечно, старый воин немедленно последовал за Агамемноном.

Во дворе их ждали свежие кони, а утомленного скачкой финикийского скакуна, на котором приехал Мена, уже заботливо увели в царские конюшни.

Не теряя ни секунды, Атрид и Мена вскочили верхом — и помчались в порт.

Далеко впереди, гулко отдаваясь в Длинных Стенах, звучал топот скакуна отправленного в Пирей гонца.

Уж чего-чего, а такого развития событий бывший лазутчик фараона не ожидал. Атрид вдали от посторонних глаз потерял все свое царское величие, и Мена мог видеть, насколько взволнован молодой человек. И старик прекрасно понимал владыку Эллады. Одна мысль сейчас владела ими обоими: «Лишь бы похитители не успели далеко уйти! Ищи их потом по всему морю от Афин до Дельты!».

Вот и Пирей.

Глазам изумленного Мена предстало невероятное зрелище: дорожки золотого света на черных волнах — и озаренные бесчисленными факелами пятьдесят громадных военных кораблей у пирсов.

С поднятыми парусами и спущенными на воду тремя ярусами весел.

Триеры удерживались у причалов лишь тонкими канатами — и ждали только приказа, чтобы лететь в море.

Атрид и Мена спешились и взбежали по сходням на высокую палубу первой триеры.

Царь поднялся на нос корабля.

— Отчаливаем! — коротко приказал он и одним взмахом меча перерубил канат, удерживающий судно у причала.

Огромный корабль словно чуть вздрогнул, покачнулся — а затем пирс застонал: пятьдесят военных триер разом оттолкнулись веслами от причала и, развернувшись, кильватерным строем за царской триерой, казалось бы, не спеша, величественно потянулись в море.

Когда причал остался далеко позади и все корабли обогнули мыс Пирея, тогда ветер с хлопаньем надул развернутые паруса, гребцы ускорили удары — и триеры полетели над ночным морем, легко и стремительно разрезая своими острыми носами темные волны.

Пена от весел кипела у бортов.

Такой скорости, такой слаженности Мена никогда прежде не видел! Семь с половиной тысяч весел на пятидесяти кораблях поднимались и опускались с механической четкостью, и ни одно не выбивалось из общего ритма. Парус над головой гудел от ветра, на лицо иной раз падали брызги, летящие из-под бортов — и их тут же осушал холодный поток встречного воздуха. Неотвратимо и быстро мчались корабли во тьме ночи, как сама судьба.

В открытом море триеры развернулись строем во фронт, словно загонщики, идущие с сетью на дичь.