Завещание императора

Мебарсап был уверен в неприступности крепости — ее камни были скреплены битумом, и такие постройки невозможно разбить машинами, а окованные медью ворота настолько тяжелы, что открыть их могли только четверо. К тому же крепость стояла на холме — и с высоких ее башен можно было вести стрельбу из катапульт, не подпуская противника близко. Мебарсап чувствовал себя защищенным, особенно если учесть, что в подвалах хранились запасы зерна на год и в крепости имелось два глубоких колодца. Он уже жалел, что вышел в открытое поле, решив блеснуть доблестью своей крошечной армии. В Аденисте теперь осталось совсем немного стражи. Но правитель надеялся, что ее хватит, чтобы защитить стены. И еще надеялся, что сумеет поторговаться с Траяном, а разменной монетой станут римские военнопленные в подвале.

* * *

Нового пленника втолкнули в едва приоткрывшуюся дверь, блеснул отсвет факела на металле (шлем стражника?), обитая бронзой дверь захлопнулась. Вновь стало тихо и темно. Первое, что ощутил Сентий, — это нестерпимую вонь — запах десятков немытых тел и испражнений.

— Кто здесь? — спросил центурион, напрасно вглядываясь в темноту.

В этот миг пожалел, что сопротивлялся так рьяно, — болело в боку, затылок будто налитый медью, а во рту — полно крови. И пальцы болели — он где-то рассадил их о камни. Но это уже ерунда — если, конечно, раны не начнут гнить.

— Римляне… — отозвалось сразу несколько голосов. Кто-то тяжело закашлялся.

— Пленные?

— Вроде того…

— А может, и не пленные… — пробормотал раздраженный голос рядом с центурионом.

— А ты часом не баба… а то я соскучился… — сказал кто-то в темноте. В ответ раздались тихие смешки — без задорного жеребячьего ржания. Шутка была дежурной.

— Я — Тит Валерий Сентий. Центурион Седьмого Клавдиева легиона.

— О… птица высокого полета… А у нас тут трибун имеется… настоящий военный трибун. Правда, он не говорит, в каком легионе служит. Просто трибун.

— Военный трибун? — переспросил Сентий.

— Это я… — сообщил голос из темноты. — Ступай сюда, устраивайся.

Сентий двинулся на голос. Кто-то ухватил его за руку и усадил на соломенную подстилку, вонючую и липкую от грязи.

— Здесь свет-то есть? — Сентий вздохнул глубоко и охнул от боли. Все же эти ребята били яростно. Ребра сломали — это точно.

— Окошко под потолком. Свет будет, когда наступит утро. Лампы сюда не приносят. Пока что расскажи, как ты здесь очутился, Сентий…

— Прислан с посольством императором нашим Траяном. И — принят с почетом… Бо-ольшим почетом, как видишь… — хмыкнул центурион.

— Почему именно ты посол?

— Знаю немало здешних наречий, но в основном хватает арамейского языка. Однако переговоры не удались. Чуть я начал излагать послание императора, как меня сцапали и сунули в этот каменный мешок. А пожрать ничего не найдется? И попить.

— Пить — это можно…

На ощупь ему протянули кувшин. Пара глотков затхлой с каким-то металлическим привкусом воды. Сентий заставил себя не пить все и вернул кувшин.

— С разносолами тут проблемы… — сообщил трибун. — Утром принесут хлеб и воду.

— Ты сказал, что император с армией близко? — спросил ядовитый голос, тот самый, что отпускал шутки про бабу.

— Уже под стенами с нынешнего дня. Правду говорю, чтоб мне подавиться печенкой мертвеца. А я вот здесь. А ты кто? Назовись.

— Легионер Четвертого Скифского Квад.

— Есть еще легионеры? — окликнул узников Сентий. Во тьме узилища инспектировать военные силы было трудновато.

— Есть… — отозвались сразу несколько голосов.

— А я — Марк Афраний Декстр, — донесся молодой голос. — Служу адъютантом военного трибуна.

Трибун вдруг сказал:

— Что-то имя мне твое знакомо, Сентий. Ты случайно не принимал участия в Дакийской кампании?

— А то…

— Постой! Сражение в долине близ Сармизегетузы? Уж не тебя ли мы вытащили из-под груды тел?

— А, это вы, бездельники, решили улечься на груду трупов!

— Благодаря нашей лени тебя откопали! — хмыкнул трибун. — А особенно благодаря лени Куки.

— Точно! — расхохотался Сентий. Этот смех в тюремном колодце звучал неожиданно и как-то по-особому издевательски. — Чтобы мне подавиться печенкой мертвеца — вы, лентяи, спасли меня тогда. А где теперь Кука?

— В преторианской гвардии.

— Ого! Парень высоко летает! Погоди! Я же видел его среди преторианцев! Только он меня не узнал. А я еще приглядывался к нему, все думал, что-то рожа мне его знакома…

— А ты, Сентий, все время близ императора?

— Конечно. Я же из тутошних мест. Ну не совсем из Адиабены, конечно, — по крови я сириец, и отец мой был центурионом в Четвертом Скифском. Так что я родился в лагере, в лагере вырос, вступил в легион, потом перевелся в Седьмой Клавдиев, когда прошел слух, что будет вторая война с даками. И вот теперь ношу поперечный гребень.

— А… Выходит, за то, что мы откопали тебя, как репу, на поле с мертвецами, тебе пожаловали поперечный гребень на шлем? — рассмеялся трибун.

— Ну можно сказать и так. Только у меня еще был случай отличиться в Дакии. Ты слышал, верно, про нападение на порт близ лагеря Тринадцатого легиона Гемина?

— Кто в Дакии про тот бой не слышал! Там теперь город, который именуют Апулом.