Завещание Императора

— Да, да, мой друг, именно ефрейторов! При условии все более ширящейся демократизации нашей жизни (увы! — вашей, российской, также), — представьте себе на миг, что до власти дорвется какой-нибудь самый что ни есть замухрышка-ефрейтор – однако, знающий, КАК ПЕРЕУСТРОИТЬ МИР!.. ("Нечто подобное, — отметил про себя лейтенант, — кажется уже давеча говорил подвыпивший Коваленко-Иконоборцев".) Кстати, — продолжал граф, — одна небезызвестная и мне, и вам дама (к слову, иногда величавшая себя чуть ли не герцогиней) тоже под конец взяла на вооружение этот фельдфебельский бред: о превосходстве расы, о белом сверхчеловеке. Когда в человеке нет истинного аристократизма, скажу даже, некоторого вполне полезного высокомерия, проявляющегося в уважении к собственному "я", то он неминуемо хватается за обобщенные категории: нация, раса. Боюсь, все наши унтеры таковы… Или взять вашу державу… У вас, конечно, ефрейтор не пробьется, вы – нация говорунов… Ну, допустим, какой-нибудь краснобай, приват-доцентик юстиции… Или там – из революционистов, непременно с юридическим образованием, но тоже, разумеется, знающий – КАК! Уж они-то обустроят мир! Не хотелось бы дожить до того часа!.. Впрочем, это опять-таки небольшое отступление. Моя профессия учит, что факты – прежде всего, так что перечислю сначала именно факты. Итак: вы прикосновенны к некоей тайне, столь грандиозной, что многие сильные мира сего вдруг начали проявлять к вашей в сущности весьма скромной персоне пристальнейший интерес… — Не дожидаясь ответа, поспешно продолжил: – Нет-нет, я не пытаюсь вырвать из вас эту тайну, во всяком случае – пока. Кстати, я не уверен даже, что вы сами до конца ее знаете. Молчите, коли угодно… Теперь – далее. Все, кто так или иначе догадывались о существовании вашей тайны, довольно быстро покидали наш бренный мир…

— Кого, например, вы имеете в виду? — спросил фон Штраубе. Сам он, во всяком случае, мог уже назвать Бурмасова и князя Завадовского, чья отрубленная голова нет-нет да и возникала опять перед глазами.

— Называйте сами, а я буду отвечать, — сухо предложил Валленрод. — Так оно и для вас будет, я полагаю, будет выглядеть достоверней.

— Ну, допустим… — принимая условия, сказал фон Штраубе. — Допустим, некая дама…

— Мадлен, Софи, Виола, Шамирам… ладно, жизни не хватит перечислять. Она?

— Мертва, — так же сухо сказал Валленрод. — Позавчера вечером убита подсвечником в своем нумере гостиницы. Впрочем, тут и без вашей тайны могло бы обойтись; однако все же – так или иначе… Далее?

— О, боже! — воскликнул лейтенант.

— Только, прошу, без эмоций, а то совсем раскиснете к концу. Далее, прошу вас.

— К примеру, ее сообщник, действительный тайный советник… я его про себя называю…

— Хлюст, — подсказал все откуда-то знавший Валленрод. — То бишь граф Роман Георгиевич Хлюстов.

— Именно так.

— О, этот работал, наверно, на дюжину разведок, алчен был, как последний жид. За деньги с нечистой силой готов был связаться. Кстати, он полагал, что связался с нею таки – кто-то его разыграл, видимо… Так или иначе – но и этот мертв. Два дня назад свалился с лестницы в своем доме, сломал шею. К сожалению, отошел, долго не мучась. Далее.

— Ну, скажем, кардинал… Мы с ним разговаривали… Имени я так и не узнал…

— Да, Бертран де Савари? На прошлой неделе зарублен пожарным топором. Далее.

— Он, кажется, был связан с неким ватиканским архивариусом, со своим…

— …да, да, со своим личным духовником, — продолжил за него Валленрод. — Поведаю вам – вчера из Рима по моим каналам пришло сообщение: его духовный отец, епископ Бенедикт Фарицетти при довольно странных обстоятельствах погиб (готов дать руку на отсечение, что убит) в Ватикане, при входе в папский архив, где обычно трудился. Добавлю, вы не обо всех знаете. Многие неизвестные вам лица также пытались принять участие в вашей судьбе в те дни, пока вы находились в "Тихой обители". И ни одного из них уже нет на свете. К этому скорбному списку можно еще прибавить еще одного великого князя, вчера принявшего излишнюю дозу морфина, великую герцогиню из Баден-Бадена, скончавшуюся при невыясненных пока обстоятельствах (впрочем, не думаю, что случайно – больно много случайностей у нас накопилось), а также двух монахов, офицеров иезуитского ордена, чьи имена вам, да и почти никому, наверно, ничего не скажут, а дела приведут в ужас любого, даже меня. Они тоже, уверен, кое о чем прознали. — Выдержав небольшую, но весьма эффектную паузу, атташе завершил: – На днях один из них покончил с собой в Риме, другой здесь, в Петербурге, я только сегодня узнал.

Некоторое время фон Штраубе молчал подавленно, не зная, что возразить.

— И все-таки вы ошибаетесь! — вдруг вспомнил он. — По крайней мере, еще один человек, знавший…