Завещание каменного века

Я толкнул дверцу и по воздуху выплыл в растворенную пасть канала. Мгновенный холодок в животе – воспоминание испуга, пережитого в первом полете, быстро сменился сладостным ощущением окрепших мышц. Мои движения были плавны и свободны, как у плывущего дельфина, вытянутое тело скользило строго по центру трубы, и суставы внутренних швов-соединений проносились мимо, будто нанизывались на невидимый стержень.

Хорошо помню страх, испытанный мною в первом полете. Меня привели в гравитационный подъемник, надели пояс. От волнения я зажмурился и отчаянно шагнул в пустоту – и все внутри у меня сразу ухнуло. Я перекувыркнулся в воздухе, неуправляемое тело прибило к мягкому ребру стыка, Я поймался за него. От страха не в состоянии был даже кричать, дико смотрел в разверстую по обе стороны глубину. Потом видя, что за мной наблюдают, я насмелился разжать пальцы, и меня подхватило гравитационным потоком.

Я подрулил к одной из конечных площадок и ухватился за гибкий поручень. Ступил на площадку, решетка позади меня автоматически закрылась и защелкнулась. Снял пояс и снова ощутил тяжесть собственного тела.

Выход к внешней пристани остался по ту сторону канала. Передо мною были четыре сводчатых тоннеля, разделенных каменной толщей. Здесь всегда глухо, даже звука шагов не слыхать, будто он пропал в теневых ямах, которые жутко чернели по обеим сторонам коридора, как ловушки. Не знаю почему, но мне всегда делалось страшно в этом месте, хотя на самом деле никакой опасности в нишах нет: в каждой из них к решетчатому заслону подведен входной рукав дуга, соединенного с центральной гравитационной установкой.

Побыстрее миновал это место. Вслед за последним крутым поворотом тоннеля распахнулся объем главного цирка – взгляд потерялся в миражной дали чередующихся каменных кулис и синих просветов пустоты. Первое впечатление бесконечного пространства сохранилось навсегда, хоть я давно уже изучил истинные границы помещения. Зрительный обман достигался одною лишь внутренней архитектурой зала. Но он и в самом деле был громадным: все спортивные площадки, корты и бассейн располагались здесь. Непривычная тишина – обычно здесь всегда было многолюдно и оживленно – поразила меня, до отчаянной боли сдавила сердце. Мягкие подошвы ботинок тонко посвистывали на эластичной дорожке. Звуки эти подчеркивали уныние и мертвую глухоту вокруг. Неприбранные клочки и обрывки лент согнало сквозняком в продольную выемку и бассейна. ^ Вид этой жалкой горстки мусора новой болью пронзил меня. Через силу сдерживая рыдания, я побежал дальше.

Но все вокруг, а не один только мусор и тишина, напоминали о недавней катастрофе. Мне попались два искореженных шестилапых уборщика-гнома. Они валялись в безобразных случайных позах, точно раздавленные пауки. У одного была высоко задрана ходулина с роликовыми катками на подошве.

Я не в силах был смотреть на них.

Вот он произнес это страшное слово – катастрофа. Внутренне мальчишка весь был натянут и напряжен. Едва я сжился с ним, мне стало ясно: он глубоко чем-то потрясен, даже слова "горе", "беда", "несчастье" не вмещали того, что выпало испытать ему. И не только он, все они, кто был в это время на Карсте, переживали отчаяние.

Мусор возле бассейна лишний раз напомнил ему о катастрофе. Мусора не должно быть. Сломанные роботы-уборщики – не следы преступления, следы погрома, учиненного человеком, озверевшим с отчаяния. Кто-то не перенес вида бездушных машин, выполняющих привычные обязанности. Чистота на Карсте никому больше не была нужна.

Последний поворот, за ним широкая панельная дверь. Она сама распахнулась и пропустила меня, а потом беззвучно закрылась. Около дюжины столов свободно разместились в пустом зале. Возле каждого по два-три кресла. Ни одного человека не было здесь сейчас.

Я прошел через зал в хранилище. От остальных помещений оно отделено тройной дверью. Через нее не смеют проникнуть роботы – здесь начинается запретная для них зона. Только живое существо может войти в эту дверь.

Блоки книжных стеллажей образовали целый город с широкими сквозными проспектами и переулками. В них легко заблудиться. Самокатные буфы на колесиках стояли наготове, спрятанные в потайных боксах. Я выдвинул ближнюю и вскочил на нее. У буфы небольшая скорость. Чтобы скорее достигнуть цели, я подталкивался ногой и разогнал так, что едва не сорвал тормоз, когда понадобилось остановиться.

На задах библиотечного города находился заповедник дяди Виктора.

Дядя Виктор – старший мантенераик астероида Карст – позволил себе эту небольшую блажь. Правда, когда об этом узнали, подняли скандал, и его едва не отстранили от должности. Однако, поскольку, дополнительные расходы оказались ничтожными – дядя Виктор представил подробную смету проекта, – с чудачеством старшего мантенераика примирились.