– Я и сейчас считаю его агентом ОДЕССЫ, и он действительно за мной шпионил. Но не из-за Женевы. Бомонт связан с Граффом. Каким-то образом он пронюхал про то, что я ищу Иоганна фон Тибольта, и именно
– Это так просто?
– Во всяком случае, не так сложно, как кажется на первый взгляд. Стоит лишь намекнуть на причастность Бомонта к ОДЕССЕ, как мигом поднимется волна расследований. Его сразу загребут.
– Но если ни ОДЕССА, ни «Возмездие» не знают про Женеву, то кто же пытается помешать нам?
– Я как раз собирался об этом рассказать. И еще про то, почему мне пришлось избавиться от пальто и шляпы.
– О господи! – Хелден никак не могла уловить связи в словах Ноэля.
Холкрофт рассказал о своих берлинских приключениях, опустив эпизод в темном переулке. Потом он сообщил о своей беседе с Кесслером и, уже завершая рассказ, вдруг понял, что скрыть от Хелден убийство незнакомца в кожаной куртке не удастся. Завтра он в любом случае должен рассказать об этом ее брату, так что держать Хелден в неведении нет смысла. Когда Ноэль закончил свое повествование, Хелден аж вздрогнула и сжала пальцы в кулаки:
– Какой ужас! А что об этом думает Кесслер? Есть у него какие-то предположения?
– Практически никаких. Мы с ним проанализировали весь эпизод раз десять, пытаясь ухватиться за какую-либо ниточку, но, увы… По мнению Кесслера, этот молодчик принадлежал к одной из неонацистских группировок – Эрих назвал их «потомками НСДАП» и «занозами в теле ОДЕССЫ».
– А каким образом они могли узнать про Женеву?
– Я и об этом спросил у Кесслера. Он ответил, что денежные манипуляции такого масштаба очень трудно сохранить в тайне. Кто-то где-то вполне мог разнюхать про Женеву.
– Но ведь вся
– Значит, все дело в
– Но если они узнали про Женеву, то должны знать и то, что денег получить не смогут.
– Совсем не обязательно.
– Тогда им надо об этом сказать!
– Именно так я и поступил в том темном переулке. Но убедить незнакомца не сумел. Впрочем, даже если я его и убедил, то теперь это уже не имеет никакого значения.
– Но… как ты не понимаешь?! Надо разыскать этих людей – кто бы они ни были – и сказать им, что они ничего не добьются, остановив тебя, моего брата и Кесслера.
Холкрофт пригубил виски.
– Не думаю, что нам следует поступать таким образом. Кесслер сказал мне вчера одну фразу, которая не дает мне покоя до сих пор: «Вы, – заявил он, очевидно, подразумевая под местоимением „вы“ тех, кто не занимался изучением вопроса специально, – никогда не понимали нацистских ультра». Оказывается, для наци в равной степени важны как собственный успех, так и чужой провал. Кесслер назвал это «неотъемлемой деструктивностью наци».
Хелден вновь нахмурила брови:
– Значит, если им все рассказать, то они начнут за вами охотиться. И постараются убить вас троих, потому что без вас нет и Женевы.
– Ее не будет для нашего поколения, но не для следующего. Это очень мощный аргумент в нашу пользу. Если нас убьют, то деньги еще на тридцать лет вернутся в подвалы банка.
Хелден в ужасе прикрыла рот рукой:
– Погоди минутку… Тут что-то не так. Они хотели убить тебя.
Холкрофт покачал головой:
– В этом нельзя быть уверенным…
–
– Мне нужно знать, кто за всем этим стоит. Именно поэтому я хочу завтра встретиться с твоим братом.
– Но о чем тебе может рассказать Иоганн?
– О том, кого он убил в Рио.
Хелден принялась было протестовать, но Холкрофт взял ее за руку.
– Позволь мне все объяснить. Я полагаю, что мы оказались – вернее, я оказался – в гуще двух схваток, никоим образом не связанных друг с другом. То, что случилось в Рио с твоим братом, не имело никакого отношения к Женеве. В этом моя ошибка: я все происшествия привязывал к Женеве. А это не так. Здесь две разные игры.
– Я уже пыталась тебя в этом убедить, – напомнила Хелден.
– Я плохо соображал. Но тогда в меня еще не стреляли, не пытались отравить, не пыряли ножом в живот. А такие шуточки чертовски развивают мыслительный процесс. Мой, во всяком случае.