Завещание Холкрофта

«Мой дорогой Ноэль.

Мы, вероятно, уже не увидимся больше, но я молю тебя – не оплакивай меня. Потом можешь, но не теперь. Теперь просто нет времени.

То, что я хочу сделать, я сделаю по той простой причине, что должна это сделать, и, кроме меня, этого не сделает никто. Даже если бы и был на свете человек, который смог бы это сделать, вряд ли я позволила бы ему, потому что это – мое дело.

Я разрываю тот круг лжи, в котором прожила более тридцати лет. Мой новый друг мистер Бен Гадиз все тебе объяснит. Должна тебе сказать, что ничего не знала об этой лжи и – бог свидетель – о той ужасной роли, которую тебя заставили играть.

Я дитя другой эпохи, где ни один долг не оставался неоплаченным, а честь не считалась анахронизмом. Я охотно возвращаю свой долг – в надежде, что моя честь может быть восстановлена.

Если мы больше не увидимся, знай, что ты принес мне огромную радость в жизни. Если кому-то угодно иметь доказательства того, что мы всегда лучше тех, кто нас породил, то ты отличное тому доказательство.

Еще одно слово о твоей подруге Хелден. Мне кажется, о лучшей дочери для себя я не могла и мечтать. Я сужу по ее глазам, по ее мужеству. Мы знакомы с ней всего несколько часов, и за это время она же успела спасти мне жизнь и даже была готова пожертвовать для этого собственной. Верно говорят, что мы понимаем смысл прожитой жизни только в минуты просветления. Я пережила эту минуту – и она заслужила мою любовь. Храни тебя господь, Ноэль.

С любовью

Альтина».

Холкрофт поднял взгляд на Якова, который стоял у окна и смотрел на серое зимнее утро.

– Что это такое, чего она не позволила бы никому сделать? – спросил он.

– Встретиться с моим братом, – ответила Хелден.

Ноэль сжал кулаки и закрыл глаза.

– Бен Гадиз сказал, что он приказал тебя убить.

– Да. Он убил много людей.

Холкрофт обратился к израильтянину:

– Мать написала, что ты расскажешь мне про ложь.

– Пусть это лучше сделает Хелден. Мне многое известно, но она знает все.

– Из-за этого ты ездила в Лондон? – спросил Ноэль.

– Из-за этого я уехала из Парижа, – ответила она. – Но не в Лондон, а в небольшую деревушку на берегу Невшательского озера.

И она рассказала ему о Вернере Герхарде, о «Вольфшанце», о двух сторонах одной монеты. Она постаралась припомнить все подробности, которые сама узнала от последнего из «Нахрихтендинст».

Когда Хелден закончила свой рассказ, Холкрофт встал со стула.

– Итак, все это время я был подсадной уткой. Марионеткой в руках другой «Вольфшанце».

– Ты – тайный код, открывающий сейфы «Детей Солнца», – сказал Бен Гадиз. – Ты был тем связующим звеном, которое приводило в действие всю машину и заставляло законы работать на них. Такие гигантские деньги не могут же упасть с неба. Их появление должно было иметь легальные обоснования, иначе их могли просто конфисковать. А «Вольфшанце» не хотели идти на такой риск. Это было гениальное мошенничество.

Ноэль уставился в стену. Он стоял лицом к стене, смотрел на блеклые обои с едва заметным взором: концентрические круги образовывали сложный рисунок. Из-за слабого освещения или, может быть, из-за пелены на глазах ему показалось, что эти круги бешено вращаются, то исчезая, то вновь возникая на обойной бумаге. Круги. Круги лжи. И ни одной прямой линии. Ни одной прямой правды. Только круги. Только ложь. Обман.

Он услышал свой сдавленный крик и понял, что яростно барабанит кулаками по этим нарисованным кругам, желая их уничтожить, разорвать, стереть.

Он почувствовал прикосновение чьих-то рук. Родное прикосновение.