Завещание Холкрофта

– Ни у кого из них нет причин для этого.

– Кто такой Полковник?

– Замечательный человек, который обречен скрываться до конца своих дней, потому что у него есть совесть.

– Что это значит?

– Он был членом Высшего командования и свидетелем ужасов. Но понимал, что сопротивляться бесполезно: другие пытались и были уничтожены. Вместо этого он остался на своем месте и, используя положение, отдавал контрприказы, сохранив тем самым много жизней, одному богу известно сколько.

– В этом нет ничего бесчестного.

– Он делал это единственно возможным путем. Тихо, используя бюрократические уловки, незаметно. Когда все закончилось, союзники осудили его, исходя из его положения в рейхе. Полковник провел в заключении восемнадцать лет. Когда, в конце концов, о его делах стало известно, его начали презирать тысячи немцев. Они называли его предателем. Уцелевшие члены офицерского корпуса назначили награду за его голову.

Ноэль, вспомнив слова Хелден, сказал:

– Проклят без вины.

– Да, – подтвердила она, неожиданно показав поворот, который он чуть было не проскочил.

– В какой-то степени, – сказал Ноэль, поворачивая руль, – Полковник подобен тем троим, что написали женевский документ. Вам это не приходило в голову?

– Приходило.

– Наверное, у вас было искушение сказать ему об этом.

– Да нет, вы же просили не говорить.

Он взглянул на нее. Хелден смотрела прямо перед собой через лобовое стекло. Лицо ее выглядел усталым, бледность подчеркивали темные круги под глазами. Она казалась одинокой, и в это одиночество не так-то легко было вторгнуться. Но ночь еще не кончилась. Им надо было многое сказать друг другу и принять решение.

Потому что Ноэль начинал думать, что именно младшему отпрыску Вильгельма фон Тибольта будет доверено представить фон Тибольтов в Женеве.

– Не могли бы мы пойти в какое-нибудь тихое место? Я думаю, что неплохо было бы нам обоим пропустить по рюмке.

– Через четыре-пять миль отсюда есть небольшая гостиница. Она в стороне. Никто нас не увидит.

Когда они сворачивали с дороги, Ноэль взглянул в зеркало заднего вида. В нем светились огни фар. Это был неприметный выезд с парижского шоссе, без всяких знаков. Тот факт, что у водителя, едущего сзади, были причины использовать именно этот выезд и именно в это время, выглядело слишком подозрительным, чтобы его проигнорировать. Холкрофт только собирался что-то произнести, как произошла странная вещь. Огни в зеркале исчезли. Их просто больше не существовало.

Гостиница являла собой бывший фермерский дом. Часть газона использовалась под стоянку и была покрыта гравием.

Через арку позади бара можно было попасть в небольшой холл. В нем расположились две пары, явно парижане и столь же явно не хотевшие афишировать свои отношения. На вошедших устремились не слишком приветливые взгляды. В дальнем конце холла виднелся камин с пылающими дровами. Это было неплохое местечко для беседы.

Их проводили к столику слева от камина. Они заказали два бренди.

– Здесь очень мило, – произнес Ноэль, наслаждаясь теплом от камина и алкоголя. – Не находите?

– Это по пути к Полковнику. Мы с друзьями часто останавливаемся здесь, чтобы поговорить.

– Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

– Пожалуйста.

– Когда вы уехали из Англии?

– Примерно три месяца назад, когда мне предложили работу.

– Вы значились в лондонской адресной книге как Хелен Теннисон?

– Да. В Англии имя Хелден нуждается в объяснениях, и я устала их давать. В Париже по-другому. Французы не слишком любопытны в отношении имен.

– Но вы не называете себя фон Тибольт. – Холкрофт заметил, как краска негодования залила ее лицо.

– Нет.

– А почему Теннисон?

– Мне кажется, это совершенно очевидно. Фон Тибольт звучит слишком по-немецки. Когда мы уехали из Бразилии в Англию, было разумно поменять фамилию.

– Просто сменить фамилию? Ничего больше?

– Нет. – Хелден потянула бренди и посмотрела на огонь. – Больше ничего.

Ноэль взглянул на нее. В ее голосе звучала фальшь. Ей не удавалось скрыть ложь. Она явно что-то недоговаривала, но вызывать ее на разговор сейчас – несвоевременно.

Он сделал вид, что не заметил.

– Что вы знаете о своем отце?

Она повернулась к нему:

– Очень мало. Моя мать любила его, и, по ее словам, он был лучше, чем можно было заключить по годам в Третьем рейхе. Но это нуждается в подтверждении, правда? Он был высокоморальным человеком.

– Расскажите мне о своей матери.

– Она осталась в живых. Когда она покидала Германию, у нее не было ничего, кроме нескольких ювелирных украшений, двоих детей и неродившегося третьего. У нее не было образования, она не владела никаким ремеслом, но умела работать… и вызывала доверие. Она стала работать продавщицей в магазинах одежды, привлекая клиентов, используя свои способности, а они у нее были для создания собственного дела, фактически даже нескольких. Наш дом в Рио-де-Жанейро был довольно комфортабельным.

– Ваша сестра сказала, что это было… убежище, которое стало адом.

– Моя сестра склонна к мелодраме. Все было не настолько плохо. Если на нас смотрели свысока, так на то были причины.

– Какие?