Завещание короля Балдуина

Здесь она тоже не задержалась – какая-то неведомая сила гнала ее дальше, дальше, наверх, в квадратную башенку с окнами на все четыре стороны света.

Аля едва поспевала за ней.

По узкой скрипучей лесенке они поднялись в башенку.

Вот оно, старинное трюмо… вот она, зеркальная пропасть прошлого…

Память не обманула ее: вдоль рамы центрального зеркала тонкой изысканной вязью были вырезаны таинственные слова:

Mene mene tekel…

Те самые слова, к которым отсылали ее монеты, вытисненные на кирпичах внутри зиккурата.

Значит, здесь, в этой башенке, возле этого зеркала прячется тайна, которую хотел передать ей Николай Михайлович.

Но тогда зачем было отсылать ее к знакам, оставленным в зиккурате? Ведь она уже была здесь, была в этом доме, смотрелась в это зеркало – для чего же нужно было посылать ее в зиккурат, если завещанная ей тайна была так близко?

Зачем?

Тайна была завещана не ей – им двоим, поняла Алена, покосившись на свою спутницу. Ее направили в зиккурат, чтобы она ближе познакомилась с Алей, поняла, как много в них общего, как многое их связывает…

У Али на лице было прежнее выражение, выражение растерянности и радости, как будто она после долгого и трудного пути вернулась домой. В свой подлинный дом.

Алена вспомнила текст записки, которую перевел для нее профессор Левантович:

«Подняться по спирали, не пропустив три символа, и узнать себя в отражении».

Она исполнила часть этой инструкции – поднялась по спирали, по железной винтовой лестнице внутри зиккурата, и нашла три символа, три оттиска древних монет. И эти символы привели ее сюда, к этому старинному зеркалу.

И концовка записки говорит тоже о зеркале – точнее, об отражении, в котором она должна узнать себя…

Что же это значит?

Алена села перед трюмо, как тогда, когда первый раз оказалась в этом доме, в этой башне. Только теперь она была здесь не одна. С ней была Аля, ее новообретенная сестра…

Аля подошла к ней сзади, наклонилась.

Теперь они обе отражались в трех старинных зеркалах.

Алена вспомнила строчки из старого стихотворения:

«Друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженья…»

И сейчас их с Алей отражения в трех створках трюмо накладывались друг на друга, множились… Но старинные зеркала не искажали отражения девушек, а словно соединяли их в одно, общее отражение.

Алена увидела, как ее отражение становится все больше похоже на Алю. Ее лицо приобрело ту же, что у Али, нежную белизну старинного фарфора. А Алино лицо, неуловимо изменяясь, приобрело ее отчетливость и выразительность черт.

Два лица становились все более похожими. Они словно сливались, проваливаясь в зеркальный колодец отражения.

В какой-то момент Алена увидела, что во всех трех зеркалах отражаются не два лица, а одно, лицо, в котором соединены черты обеих девушек.

Узнать себя в отражении – было сказано в той записке.

И она узнала себя – узнала себя в Але и окончательно поняла, что они – одно целое, они – сестры, сестры по крови, сестры по судьбе, объединенные прошлым и будущим, объединенные отражением в старинном зеркале…

В следующее мгновение у Алены закружилась голова, и она заскользила в зеркальную глубину, словно провалившись в двоящееся, троящееся, множащееся отражение.

Она тонула в этой зеленоватой глубине, как в бездонном зеркальном омуте, тонула, не надеясь выплыть из него. У нее пропало представление о времени и пространстве, она перестала понимать, где верх и низ. Легкие разрывались от недостатка воздуха, как будто она и впрямь была глубоко под водой.

И вдруг впереди – или наверху? – Алена увидела лицо. Свое собственное лицо? Лицо своей сестры?

Она протянула руку – и встретилась с другой рукой, сильной и теплой.

И эта рука потянула ее вверх, к свету, к воздуху, к жизни.

Алена сжимала руку сестры все крепче и крепче.

И наконец все кончилось.

Они с Алей сидели перед старинным трюмо, держась за руки. У обеих были испуганные и удивленные лица.

– Что это было? – прошептала Алена непослушными губами.

– Не знаю. Знаю только, что ты спасла меня. Если бы не ты – я утонула бы в этом зеркале.

– Я? – удивленно переспросила Алена. – Это ты спасла меня, сестренка…

И тут она почувствовала, что в ее руке – не только Алина рука.

В своей руке она сжимала еще что-то, что-то, что она нашла в глубине зеркального омута.

Алена осторожно разжала руку – и увидела у себя на ладони перстень.

Перстень из тускло-красного золота, в который вставлен удивительно красивый камень того густого синего цвета, какой приобретает ночное небо незадолго до рассвета.

На поверхности этого камня была вырезана рыба.

– Что это? – удивленно проговорила Аля, разглядывая перстень.

– Это то, что хранил Николай Михайлович, – ответила Алена, – то, что он завещал нам с тобой. Видишь, только вдвоем мы смогли получить его. Видишь…

– Смотри! – перебила ее Аля. – Смотри, что это с зеркалом?

Алена взглянула на зеркало и увидела странную, непонятную картину.

Старинное зеркало вдруг запотело, как будто кто-то дохнул на него влажным, жарким дыханием. И на этой замутившейся поверхности проступили написанные незримой рукой слова: