Завещание Магдалины Блэр

Они покинули Бат в декабре 1809. Они были расточительны, и воленс-ноленс Аде пришлось вернуться в отцовский дом. Возможно, через год или чуть больше он получит полковника; к тому времени должна закончиться война, и остаток дней они смогут в довольстве провести в Лондоне или в уютном гарнизонном городке.

В июне 1810 Гласс получил от жены письмо с известием о рождении сына. Она предложила назвать его Джошуа, поскольку его отец был таким хорошим капитаном.[19]

Рождение Джошуа полностью переменило Гласса, — так меняет человека пристрастие к наркотикам или душевная болезнь. Он знал, что до звания полковника придется еще долго ждать: единственный шанс на свете — взять Наполеона в плен голыми руками. Его быстрое продвижение по службе вызывало ненависть бездарных снобов-офицеров, а исключительная скромность поведения только шла ему во вред. Они ненавидели его, как благородство без удачи умеет ненавидеть удачу без благородства. Даже Веллингтон, не упускавший его из виду, не мог препятствовать столь яростному сопротивлению. Сослуживцы Гласса подстраивали ему одну ловушку за другой, и только шотландская осторожность помогла ему устоять.

Эти рассуждения укрепили его в одном важном решении. Он должен скопить десять тысяч фунтов. Если все сложится удачно, Джошуа сможет поступить в Итон с хорошим состоянием. Мало-помалу Гласс, открытый, свободный и легкий человек, превращался в скрягу. Вместо того чтобы повысить денежное содержание жене, он его урезал. И каждый пенс, который удавалось сэкономить, посылал знакомому банкиру в Эдинбург, обещавшему удвоить его сбережения за два года. Сразу скажу, чтобы не направлять вас по ложному следу, что банкир сдержал слово.

III

Ну что, пока это не такая ужасная история, верно? И, кажется, трагического в ней тоже немного. Что ж, двинемся дальше.

После того, как Наполеон был заточен на Эльбе, майор Гласс воссоединился с женой. На этот раз никакой поездки в Бат не было. В домик были куплены лишь самые необходимые для Джошуа вещи; Гласс сам возделывал землю и продавал урожай.

Ада страстно этому противилась; открытой ссоры не было, но яд в душе она затаила.

— У меня в банке шесть тысяч фунтов, — рассуждал Гласс, — но на полк надежды нет, раз кончилась война. Давай год-другой будем экономны, скопим десять тысяч, а потом сможем жить, как благородные люди, а мальчику обеспечим карьеру.

Она понимала, что план благоразумен и не решалась спорить, но жаждала светских развлечений, как обычно свойственно тем, кто рожден без права на них.

Здоровье мальчика не вызывало никаких опасений, он рос, как обычный горец, но его характер беспокоил отца. Джошуа был молчалив и угрюм, медленно учился говорить, и, похоже, отличался рассеянностью. Он предпочитал не играть, а лежать или сидеть, глядя на родителей. Да и играл он не просто и бесцельно, как другие дети. Даже, когда он ломал игрушки, он не плакал и не смеялся: просто сидел и глядел на них.

Майор Гласс вернулся в полк в конце 1814 года; жена его вновь поселилась у отца. Но месяц спустя священник заболел и в марте скончался. В домике поселился другой священник, и миссис Гласс пришлось вернуться в хижину на вересковой пустоши. На жалком подобии фермы по-прежнему работал парень, а его сестра взялась заботиться о Джошуа и помогать по хозяйству.

В 1815 году майор Гласс участвовал в решающих сражениях в Бельгии. Тут-то и обрушился удар судьбы, превративший его простую историю в кошмарную трагедию, которую, по вашему настоянию, я решился поведать. Майор командовал последним отрядом, защищавшим изрешеченные пулями стены Угумона, и поднял бойцов на сопротивление отчаянной попытке Наполеона отбить этот важнейший для него замок. В одном месте британские позиции были смяты, и Гласс с горсткой резервистов возглавил наступление и разбил передовой отряд французов. Но тут удар сабли убил его телохранителя, а следующий отрубил Глассу правую руку. Его поспешно отнесли на разрушенную ферму и перевязали рану. Увидев, что его войска отступают, Наполеон приказал начать еще одну артиллерийскую атаку; пушечное ядро, пробив стропило, снесло остатки крыши. Тяжелое бревно упало на ноги майора и раздавило их.

Богатырское здоровье не позволило ему умереть. Беспомощный, но совершенно здоровый торс несколько месяцев спустя привезли в хижину над Лох-Нессом. Его жена задрожала от ужаса — вполне понятного ужаса, несомненно. Только когда он сказал ей, что, по словам хирурга, сможет протянуть еще лет пятьдесят, она поняла, что за катастрофа ее ожидает. Все ее планы на будущее рухнули: она будет привязана к живому трупу в жалкой лачуге, скорее всего, до конца своих дней. "Теперь, с половиной жалованья, — размышляла она, — сколько же придется ждать, чтобы скопить десять тысяч фунтов?".

IV