Завещание мессера Марко (сборник)

Прокун Евстафьич позамялся было, сметил глазом клонящиеся бедные головы и решил. Неторопливо, словно так и не расставшись с тяжелой задумчивостью, он направился к башне, где воины переминались с ноги на ногу, толковали скучно о том о сем. Подойдя, развел руками:

– Гей, мужи ратные! Озоруют наши молодшие ребята, привечают голь беглую. Так вы уж в случае чего-такого головой их не выдавайте.

Русичи шутливо отмахивались, а иные сердились:

– Ладно, сами про себя разумейте. Да не заметили б начальники.

– Может, и нашим людям, в оковах влекущимся по чужедальним краям, ниспошлется Господня милость, – добавил к сказанному Прокун Евстафьич. – Зачтется, коли так, и нам наше попущение пришельцам, слабым и страждущим. Пусть-де бредут в веси свои и жито свое сеют…

Уставя копье, Василько потеснил китайцев в глубину башни. Судорога отчаянья, предсмертный озноб сотрясли тело: Чэн бессильно прислонился к шершавой поверхности грубо обтесанных камней. Призрак неминуемой гибели, едва отступив, снова встал перед ним, оскалившись издевательской насмешкой бородатого демона. У Бао зрачки заметались, как у хищника, попавшего в западню. Он бормотал проклятия, нащупывая за пазухой рукоять бесполезного ножа.

Тем временем пожилой урусут заслонил решетку необъятной чешуйчато-блестящей спиной. Словно в вязком тумане, не в силах самостоятельно двигаться, Чэн увидел: в воротах со скрипом распахнулась дверца…

У Чэна заплелись ноги, он повис на плече у Бао, еще не веря освобождению. Пройдя несколько опасливых шагов, беглецы содрогнулись, будто пронзенные яростным криком погони. Казалось, башня загудела и задребезжала всеми шестью ярусами крыш. Казалось, она развалится на глазах от грома и гула, гулявших в ее сумрачном нутре…

«…Так смеяться не умеет ни один взнузданный покорностью житель Срединной страны. Люди так не смеются, – думал Чэн, его ввалившиеся щеки были еще мокры. – Это неистовое торжество свирепых демонов. Но чем объяснить их доброжелательство? Непостижимым предопределением, милостью небожителей?..» Бао тащил его под руку, плевался и сверкал глазами. Силы почти покинули Чэна, но необъяснимо странное чувство заставило его оглянуться. Пожилой урусут примкнул забранную решеткой дверцу и, распрямившись, сквозь частоту перекрещенных железных брусов смотрел им вслед. Чэну почудилось, будто ему дружески шепнули ободряющее напутствие. И оттого, что глаза великана издали улыбались ему с сочувственной печалью, они уже не казались Чэну страшными глазами гуйфана.

Василько, махнув Чэну из-за спины старшего, крикнул:

– Бог с вами, скачите ушканами в чисто поле!

Задыхаясь от непонятного волнения, Чэн услышал, как молодой урусут поет дерзким высоким голосом.

Чернобородый хохотал, опершись на копье, а Василько приплясывая притопывал и весело выводил:

Свищет ветер у ворот у тесовыих,
Красну девку ждет-пождет!
Ой, дид-ладо, ждет-пождет!

Глава десятая

И с этого поля сраженья никто

Домой не вернулся живым…

Ли Бо

Дымные тучи мрачно клубились над горами. Осенний дождь сменялся мокрым снегом. Корявые сосны стонали и скрипели, взмахивая ветвями над головой Чэна. Он плотнее закутался в накидку из козьих шкур, внимательно глядя со скалы вниз, на извилистую тропинку, протоптанную по дну ущелья. У пояса юноши висел сигнальный рог, лук и колчан со стрелами.

После того как рябой Бао освободил его и помог бежать из столицы, Чэн долго лежал в джонке бобыля Чжао. Здесь он узнал, что монаха Гао и тысячника Чжана казнили на главной площади Ханбалыка, медленно разрубив на части.

Сердце Чэна окаменело от скорби. Почувствовав себя немного крепче, он упросил молчаливого Чжао проводить его к Ши Чуну, в лагерь «травяных разбойников».

Прошло несколько недель. Чэн привык к пустынным лесам и скалам, привык к людям, с которыми он теперь жил и делил последнюю горсть проса. Он сочувствовал их тоске по оставленным семьям и привычному крестьянскому труду, понимал их гнев и отчаянье и прощал их грубость.

Иногда он напевал для них простые песни, играя на лютне.

Когда они молились Гоу-луну и приносили жертвы горным демонам, Чэн вполголоса вспоминал стихи великого Цюй Юаня «Жалобы изгнанника» или искал в ночном небе соотношение созвездий Ци и Би.

Он научился ездить верхом, владеть саблей и подолгу упражнялся в стрельбе из лука.

И вот, стоя в дозоре, Чэн наблюдал, как дикие козы прыгали по камням, переходя ущелье.

Вдруг козел-вожак поднял круторогую голову и, почуяв опасность, бросился в сторону. Все стадо помчалось за ним.

На тропинке показался человек в войлочном плаще и рогожной шапке. Он неуверенно поглядывал кругом, видимо, припоминая местность.

Чэн собрался дать тревожный сигнал, но человек был один, и юноша передумал. Он вынул из колчана стрелу, приготовил лук и стал ждать.

Когда неизвестный приблизился, Чэн выступил из засады и крикнул:

– Стой! Кто ты? И кого здесь ищешь?

Человек обрадованно повернулся к нему: