Николаевский парк. Обломки зеленых скамеек. С Днепра теплый весенний ветер. На фонарях перед исполкомом тела повешенных. Тишина. Город зелени, город веселых, энергичных людей замер, притаился. Скоро, очень скоро он зашумит, как в марте Днепр. Мы вернемся.
Провинциал в ковбойке и широких парусиновых брюках. Рукава закатаны выше локтя. Обнажены крепкие загорелые руки. Он приехал в Москву из теплого зеленого Киева. Он мечтает быть поэтом беспокойным и бушующим. Таким я был в августе 1939 года в Москве, у Киевского вокзала.
Проза Дж. Лондона и стихи Н. Тихонова стали евангелием ифлийцев-бойцов.
Мы лежим на снегу. «Ваше слово, товарищ маузер», — сказал, улыбаясь одними глазами, парень. Грянул выстрел. Маяковский воюет.
Сегодня май. Фронтовой. Великий, чеканный приказ о разгроме гадов в 1942 году. Выполним.
Девушка учила Овидия и латинские глаголы. Потом села за руль трехтонки. Возила все. Молодчина.
Женщина боялась своего почерка. Он напоминал ей почерк погибшего сына. Письма она отстукивала на машинке.
Влажные глаза — скорбь всего иудейского народа. Но этот парень ходил трижды в штыки. Он заколол двенадцать немцев.
О смерти, о большой любви нельзя писать стихи: точная строфика, рифмовка выдержанная, ритм — один. Задыхаясь, не говорят ямбом, а если не задыхаешься в любви и горе, стихов не пиши.
В Киеве целые сутки партизаны удерживали площадь Богдана Хмельницкого.
Вышел из метро. После этого провал. После этого я был сбит авто на площади Дзержинского и снесли меня в приемный покой метро. Пришел в себя. Болит скула. Забыл все: откуда, зачем, какой месяц, война ли, где брат живет. Испугался этого. Болит голова, тошнит. Решил вспомнить свои стихи. Кое-как вспомнил. Успокоился.
Киев. Май. Каштаны отцвели. Днепр в телах. Склоны в траве. Дома не усидишь. Что там? Звери затоптали лицо этого города. Киев, Киев.
Тишина в мире. Листья еле-еле колышутся…
1944–1945 гг. Стихи. Из записных книжек
Ландыши красными станут!
И к правнукам былью
сказка придет о салютах,
цветах и войне…
Послесловие 1945 года