Завещание ночи

Она отняла свою руку от моего лица. Полезла в карман за сигаретами. Предложила мне — я отказался — и закурила сама.

— Можно вопрос?

— Можно, — сказал я. Мне очень не хотелось вылезать из машины. Здесь было тепло, здесь было надежное замкнутое пространство, в котором можно было укрыться от мира, как в материнской утробе. А снаружи, за перегородкой из стекла и металла, ждал мир, едва не прекративший свое существование, но так и не узнавший этого, а потому по-прежнему жестокий; мир, в котором лежал глубоко под землей мертвый пес Дарий и умирал в больнице его хозяин, мир, в котором надо было каждый час драться за свою жизнь и нельзя было прощать… Мир, лишенный любви и света… навсегда лишенный любви и света… Но об этом думать было нельзя, и я перестал об этом думать.

— Ким, — спросила Лиза. — А ты вообще кто?

Я усмехнулся.

— Кто? Не знаю… Так, просто…

— Нет, я имею в виду — в этой истории… Ну, с Чашей… Это же не твоя вещь, правда? Ребята говорили, ты вроде наемник?

— Точно, — сказал я. — Наемник. Как и Олег. Как Cергей. Как и ты…

— Нет, — она покачала головой. — Я — не то. Я его дочь.

— Чья дочь? — тупо спросил я.

— Папы своего. Константина Юрьевича.

— Ого, — сказал я. — Ну и дурак же он у тебя…

Я хотел добавить, что будь я на месте Валентинова, я никогда не позволил бы дочери заниматься грязными и опасными делами, для которых существуют наемники вроде нас с рысьеглазым, но понял, что не смогу найти слов. Не мог я сидеть с ней в машине и разговаривать, и из машины выйти тоже не мог себя заставить… Я потянулся к замку и открыл дверцу.

— Эй, — окликнула она меня, — а зачем тебе сюда?

Я вылез из машины, оперся на дверцу и заглянул в салон. Там был полумрак, и я не смог разглядеть ее лицо.

— Здесь лежит мой друг, — сказал я. — Хранитель Чаши.

Я сделал два шага прочь от машины, потом вернулся, вынул из кармана ПМ и бросил на переднее сиденье.

— Твоя игрушка. Пока.

И пошел, не оборачиваясь, к стеклянным дверям.

Вадик Саганян был на боевом посту. Он сидел за своим рабочим столом, пил кофе из огромной керамической кружки и забавлял какими-то очередными байками двух юных девиц в белых халатиках — надо полагать, практиканток. Все-таки для своей профессии он удивительно жизнерадостный тип.

— Имбецил! — заорал он, увидев меня (девицы испуганно отпрянули).

— Где ты пропадаешь, недоумок? Все уже с ног сбились, его разыскивая, а он является спустя сутки, как ни в чем не бывало! И это называется «буду неотлучно дежурить у постели больного друга»? Паршивец! По каким притонам ты болтался на сей раз?

— Тихо, — сказал я. — Тихо, Саганян. Я устал. Дай мне чего-нибудь выпить.

Я, не глядя, пододвинул к себе ногой стул и обвалился на него. Девицы таращились на меня так, будто я был шестиголовым пришельцем с Альдебарана. Саганян медленно закрыл округлившийся в безмолвном возмущении рот и встал.

— Выпить? — повторил он со странной интонацией. — Да ты из меня всю кровь уже выпил, придурок… Мамаши какие-то сумасшедшие объявляются, бабы дикие.., — он подошел к сейфу, открыл его и извлек колбу с бесцветной жидкостью. — Спирт медицинский, неразбавленный… Будешь?

— Буду. Как Лопухин?

— Лучше всех! — рявкнул он. — Ты пропустил страшный кризис, твоего дружка три часа откачивали в реанимации… Теперь он вполне в норме, но если ты когда-нибудь скажешь ему, что принял в нем хоть каплю участия, а он не расквасит тебе морду, твою наглую морду…

— Заткнись, — перебил я. — И дай, наконец, выпить.

Хоть ДД жив, подумал я, но облегчения не испытал. Саганян, удачно маскирующийся под оскорбленную добродетель, подал мне чашку со спиртом. Я взял ее, чувствуя, как трясутся руки.

Скрипнула позади дверь.

— А вот и те, кто действительно принимал в больном участие, — патетически провозгласил Вадик. — Сидели у койки, гоняли медсестер и прочий медперсонал, меняли судно…

Я обернулся, и чашка выпала у меня из рук — пальцы перестали держать ее, она грохнулась об пол и разбилась.

— Спирт! — воскликнул Саганян.

А я медленно, преодолевая страшное сопротивление давящего на меня воздуха, поднялся со стула.

— Привет, Ким, — сказала Наташа.

— Да, — сказал я. — То есть, привет. Доброе утро.

— Где это ты пропадал? — спросила она. — Я была у тебя дома, Пашка пытался мне что-то объяснить, но я ничего не поняла… Какой-то маленький Китай, что это?

— Потом, — непослушными губами прошептал я. — Давай… в коридор выйдем.

— Сэр! — крикнул Саганян. — А кто будет убирать? Спирт, положим, испарится, но осколки?

— Я уберу, — заверил его я, взял Наташу за локоть и вытащил за двери.

— Ты живая?

— Нет, — она недовольно освободилась от моего захвата, — я уже три дня как разлагаюсь в фамильном склепе…

Конечно, она была живая. Самая обыкновенная живая девчонка в джинсах и желтой маечке, с самой обыкновенной копной ореховых волос, спадавших на плечи, с самыми обыкновенными зелеными глазами в мелкую коричневую крапинку… Самая прекрасная девушка на свете…

— А Хромец? — спросил я, хотя и не хотел этого спрашивать. — Разве он…

И остановился, потому что не смог заставить себя произнести эти слова.