Завещание рождественской утки

Я на цыпочках дошла до двери, осторожно приоткрыла ее, сунула голову в щель, прищурилась и… чихнула.

– Мама! – закричала женщина, сидевшая на диване.

Я разинула рот, потом, не веря своим глазам, выпалила:

– Коткина! Что случилось? Тебе помочь?

– Какого черта ты здесь делаешь? – взвизгнула, вскакивая, Людмила.

Я вошла в гостиную, заметила, что с коленей Коткиной спланировал на пол телефон, живо подобрала его, увидела на экране фото и вновь впала в изумление. Потому что на снимке весело улыбались… Вера и Люся. Они сидели в обнимку, прислонившись спиной к пальме, на обеих красовались купальники, сбоку стояла барная тележка с двумя бокалами ярко-красной жидкости, из них торчали бумажные зонтики. Левая рука Филипповой была вытянута далеко вперед, и сразу становилось понятно, что снимок сделала именно Вера.

Коткина вырвала у меня сотовый, проворчав:

– Чего хватаешь чужое…

– Вы дружили с Верой! – воскликнула я.

– А что, нельзя? – тут же полезла в бутылку Коткина. – Одной тебе позволительно иметь приятельниц?

– Вы так близко общались, что вместе ездили отдыхать в теплые края? – не обращая внимания на грубость Коткиной, продолжала я. – Если я правильно помню, Вера летала на острова в январе, проводила зимние каникулы на солнышке. Люся, я знаю, ты меня недолюбливаешь, но пожалуйста, ради Филипповой будь со мной откровенна!

– О чем нам с тобой, великой писательницей земли русской, гутарить? – привычно схамила Коткина и шмыгнула носом.

Я посмотрела на ее размазанный макияж и сложила в единое целое разрозненные части пазла: отчаянные рыдания, фотографию, наглость, которую завотделом прозы в последнее время демонстрировала в отношении Веры, вспомнила, что Филиппова, всегда болезненно реагировавшая на грубость окружающих, не обижалась на Коткину… Восьмого марта на корпоративном празднике «Элефанта» я, став свидетельницей очередного колкого замечания, брошенного Людмилой в адрес пиар-директора, спросила у последней:

– Почему ты позволяешь Коткиной хамить тебе? Если сама не хочешь осадить ее, пожалуйся Реброву!

Вера ответила:

– Люся прекрасный специалист, мы с ней чудесно сработались. Главное – результат в бизнесе, а не манеры Коткиной. Ну не хватает ей воспитания, так меня сей факт не напрягает.

Еще я заметила сейчас маленький брелок, свисавший с браслета Людмилы, с надписью «Maldives» и крохотной куколкой на золотой цепочке. У Веры был такой же в шкатулочке у кровати… Нет, этого просто не может быть!

– Чего уставилась, Пушкин ты наш? – гаркнула Люся.

– Вы любили друг друга, ездили вместе отдыхать, – медленно произнесла я. – А потом Вера завела любовника, следователя Пиратино, и бросила тебя. Так?

Коткина рухнула на диван, закрыла лицо руками и заплакала так горько, что у меня защемило сердце. Я села рядом, обняла ее и начала утешать:

– Успокойся, Люсенька, все будет хорошо…

Она вытерла нос о рукав моего платья.

– Вера сказала, что я ее эксперимент. Она хотела попробовать, получится ли у нее с женщиной… ну… Понимаешь?

Я кивнула.

Людмила опустила голову.

– Вилка, мне никогда не нравились мужики, я всегда спала только с женщинами, влюблялась в них, как последняя дура. А бабы… Они же бабы! Все, независимо от ориентации, подлые, злые, лживые. Никогда счастья не было, плохо мои романы заканчивались. Знаешь, как у нас с Веркой началось? Она в первых числах декабря подошла ко мне и говорит: «Люся, есть возможность слетать за счет «Элефанта» на зимние каникулы в теплый уголок. Могу взять одного человека, неболтливого, непротивного, спокойного. Хочешь со мной?» Я, конечно, согласилась. А кто откажется? Поездку Филиппова организовала по высшему разряду: ВИП-зал аэропорта, бизнес-салон в лайнере, пятизвездочный отель. Нам предоставили шестикомнатное бунгало. У меня и мыслей никаких в отношении Веры не было! Она никогда о своей жизни не распространялась, с издательским народом не якшалась, я считала ее обычной теткой. А Филиппова в первую ночь ко мне в постель залезла…

Коткина обхватила голову руками и заговорила, как диктор, читающий вслух текст, – ровным, не окрашенным эмоционально голосом.

Глава 22

Коткина не кричала на всех углах о своих сексуальных пристрастиях. Наоборот, она старательно скрывала, что не любит мужчин, была приветлива с парнями из «Элефанта» и нарочно хамила сотрудницам издательства. И чем больше Люсе нравилась какая-нибудь девочка с ресепшн или младшая редакторша, тем сильнее она ей грубила. Парочку красавиц Людмила выжила с работы, поняв, что не может справиться со страстью, выдаст себя. Испугалась этого и живо поспособствовала увольнению девушек. Любовниц она находила в клубах, барах, на просторах Интернета и всегда тщательно проверяла, чтобы очередная обожэ не имела ни малейшего отношения к книгоиздательскому бизнесу и прессе. Длительных связей у Коткиной давно не было, как правило, страсть горела несколько дней, от силы месяц. И уж конечно, ей в голову не могла прийти идея обольстить Веру.