Завещание рыцаря

…Жил наш историк в проходном дворе рядом со школой. Вернее, этот двор, может, когда-то и не был проходным — при прежних хозяевах. Вход в школу располагался с другой стороны, что создавало массу неудобств в виде аж двух лишних кварталов определённому проценту учеников — в том числе и мне. Так продолжалось, пока в городе не появился Олег Никитович. Тогда, четыре года назад, он только-только вернулся из армии, из погранвойск, поступил на заочный истфак в Тамбове и устроился работать на освободившееся место историка в нашей школе. Он когда-то сам в ней учился, его там неплохо помнили и взяли на работу охотно. Кое-какие деньги у историка имелись, он купил этот самый дом, переплатив хозяевам — и въехал на новое место жительства.

Первое, что он сделал — прорубил в заборе калитку, уже этим заработав себе начальный капитал уважения. Когда же выяснилось, что он любит историю сам и умеет заставить и других полюбить её, новый историк стал в школе очень популярной фигурой. Популярность его росла ещё и потому, что с ним можно было поболтать «за жизнь» и даже запросто зайти «на огонёк». Раньше я думал, что такие учителя только в книжках бывают… Нет, они у нас в школе хорошие, но… как бы вам сказать… у них у всех какие-то свои заботы. У тех, кто постарше — семьи. А те, кто помоложе, слишком уж помнят, что они — УЧИТЕЛЯ, а мы — УЧЕНИКИ. С такими, кстати, чаще всего, несмотря на их усилия и обращение соответствующее: в смысле — никто их всерьёз не принимает. А вот с Олегом Никитовичем такое не проходит. У нас вначале некоторые горе-остряки пытались его «обломать» или «довести», но как-то так получалось, что через пару минут и тройку фраз весь класс покатывался как раз над ними и они не знали, куда деваться от стыда.

У меня же с учителем был полный контакт как раз на почве истории. Кроме того, Олег Никитович умел хранить чужие тайны. Конечно, насчёт похода ему распространяться не стоит — он тут волей-неволей сообщит…

…Всё это я излагал Энтони, пока мы добирались по жаре до дома Олега Никитовича. Когда же я закончил заочное представление, то спросил с неподдельным интересом:

— А у вас учителя какие?

Энтони ответил не сразу, с запинкой:

— Понимаешь… я учусь в Виндзоре, в публичной школе. У нас преподают даже профессора из Оксфорда и Кембриджа. Но такого нет. Они — сами по себе, мы, ученики, сами по себе…

— А у вас до сих пор применяют телесные наказания? — вспомнил я то, что слышал и читал об английских школах.

— Ну да, — совершенно спокойно ответил англичанин.

— Вот чёрт! — вырвалось у меня. — И старшеклассники дедуют?

— Как? — не понял Энтони.

— Ну, в смысле, лупят младших, всё такое…

— Воспитывают, — уточнил Энтони равнодушно, это его, судя по всему, не трогало. — Человек должен уметь подчиняться, иначе в жизни ему придётся очень плохо. В школе всё делается ради нашей пользы. Если ребёнку дать слишком много свободы, он начинает себя считать центром мира. А потом приходит жизнь с разочарованиями и трагедиями — ну, когда выясняется, что он в этом мире вовсе не главный…

— И тебя били? — всё это никак не укладывалось у меня в голове.

— Редко. Отец меня приучил к дисциплине.

Мне захотелось спросить, колотит ли младших сам Энтони, но в голове возник куда более насущный вопрос:

— Вы ведь отдельно от девчонок учитесь?

— Угу, — судя по короткому ответу, эта статья школьных порядков у Энтони восторга не вызывала. У меня бы тоже не вызвала… Конечно, девчонки — существа совершенно нелогичные и во многом бестолковые, а в остальном — просто непонятные, но учиться с ними порознь?! Да ещё в закрытой школе?! Кошмар. Настоящий интерес девчонки начали у меня вызывать года два назад, не больше (до этого я их воспринимал, как недоразумение по всем статьям, а зачастую — помеху), но теперь и представить себе было трудно, что можно лишиться ежедневного общества этих существ, до такой степени не похожих на нас, парней. Я проникся к Энтони настоящей жалостью, хотя сейчас у меня не было девчонки. Ну, это история отдельная, трагическая и посторонним малоинтересная. А если и интересная — я не собираюсь ни перед кем выворачиваться наизнанку. Однако, сам я от любопытствования удержаться не смог:

— А ты уже целовался?

— Угу, — снова коротко ответил Энтони. Или этот поцелуй не оставил особо приятных воспоминаний, или англичанин, как и я, не хотел, чтобы в его личные переживания лезли руками без перчаток. Мне надо было заткнуться, а я задал ещё один вопрос — совершенно глупый:

— С кем, с девчонками?

Энтони несколько секунд смотрел на меня, как на чокнутого, потом ответил — как мне, дураку, и надо:

— Не с мальчишками же!.. Не этот двор?

Я споткнулся и искренне удивился:

— Ого! Как догадался?

— Элементарно, Ватсон, — вдруг улыбнулся Энтони. — Широкий вход. Вон та самая калитка. Вон ваша школа торчит. Всё сходится…